Читать книгу - "Моя профессия – убивать. Мемуары палача - Анри Сансон"

Вот объяснение, которое авторы думали вложить в уста моего отца по поводу происхождения нашей фамилии:

«Разбирая судебные летописи, – говорили они, – находишь, что в царствование Людовика XIII один из Сансонов был исполнителем по поручению герцога де Лоржа, верховного судьи Франции, и что он вступил в союз с семейством Ферей, глава которого казнил преступников области Иль де Франса».

«Рассматривая внимательнее родословную моих предков, легко убедиться в наследственном предопределении, избавиться от которого я сам тщетно старался.

Первый из Сансонов, посвятивший свое существование каранию преступников, Пиетро Сансони, итальянец, был вынужден ступить на этот путь отвержения героическими чувствами эпохи, в которую жил, и стечением весьма ужасных обстоятельств. Его жизнь – это бесценный документ для всякого, кто желает узнать, до какой степени экзальтации могут дойти человеческие страсти».

Авторы этих так называемых Записок были не очень правдивы как в исторических рассказах, которые они нам приписывали, так и в этой генеалогической басне. Все ложно в истории этой, я докажу это, прежде чем перейду к родословной своих предков.

Король Людовик XIII имел своего последователя. Это был тот известный кардинал, который косил всех – большого и малого – и покрывал все красною рясой, но верховного судьи не существовало.

Ввести небывалое звание, облечь им герцога де Лоржа – это, поистине, переступить все границы псевдоисторического своеволия. Герцог де Лорж 1635 года, должен отыскивать верховного судью в царстве химер; лишь после смерти Тюренна, в 1676 году, представитель этого дома получил от Людовика XIV титул герцога и звание маршала.

При недостаточном знании обычаев Иль де Франса эти господа избежали этого богатства воображения. Определять на место исполнителя уголовных приговоров было предоставлено не верховному судье королевства, а канцлеру от имени короля; и всякий ученик четвертого класса назвал бы имя того, на ком лежала эта обязанность, и сказал, что его зовут Пьерр Сотье.

Наконец еще существует и неопровержимое доказательство: сохранились имена исполнителей верховного правосудия. Между ними до 1688 года нет ни одного Сансона. Исполнявшего эти обязанности ранее звали Никола Левассер, прозванный Ла-Ривьер.

Я не спорю, что эта романтическая выдумка, делающая Италию нашей колыбелью и низводящая нас от какого-нибудь браво, состоявшего на жалованьи одной из республик полуострова, была лишена картинности, которая должна была прельстить людей, отыскивающих все, что могло возбудить любопытство публики.

Вероятно, этим господам было недостаточно, что мы – палачи, и что им стоило присоединить кинжал к секире.

Что значило немного более, немного менее крови на руках палачей?

Если я так много распространялся об этих сомнительных Записках, то для того, чтобы они никогда не могли быть противопоставлены Сочинению, которое я сейчас выпускаю в свет, и которое есть единственно верное воспоминание моего семейства. В бумагах моего отца я нашел черновое письмо, которое он предлагал поместить в журналы, чтобы изобличить эти ложные Записки.

Вот оно:

«Господин редактор!

Многие уважаемые особы, делающие мне честь своим доверием, оказывается, считают, что я – автор Записок Сансона, – исполнителя уголовных приговоров. Тем заявляю, что я никогда не писал ничего подобного, и что воспоминания, оставленные нам отцом, нисколько не совпадают с этой публикацией, все подробности которой вымышлены.

Имею честь быть…»

На обороте находится список журналов, в которых он хотел поместить это письмо. Их семь: «Газета Франции», «Журнал де Деба», «Газета Трибуналов», «Конституционель», «Французский курьер», «Ежедневная газета» и «Курьер Трибуналов».

Впоследствии, после смерти моего бедного отца, я, в свою очередь, сделался предметом новых настоятельных просьб и домогательств покинуть таинственный мрак, облекавший нас. Я получил письмо от одного известного с хорошей стороны писателя, которое я помещаю, как и ответ, который я послал ему:

«Милостивый государь!

Так как один из книготорговцев предложил мне составить по некоторым источникам, которые обещал доставить биографию Вашего покойного отца, то я имею честь уведомить Вас, что я не хотел дать ему своего обещания, не получив на то Вашего согласия и полную уверенность в том, что этот договор будет во всем согласовываться с желаниями Вашего семейства. Мне, милостивый государь, известно, что правда, – есть постоянное достояние каждого из членов семьи. Я никак не могу дать повод публике к злословию и сознаюсь чистосердечно, что это-то и привлекает меня приступить к труду, который требуют от пера моего. Если бы Вам было угодно, милостивый государь, помочь нам своими советами и материалами, которыми Вы обладаете более чем кто-либо, то мы не были бы подвергнуты никакому заблуждению, малейшая неточность которого может лишить нас доверия читателей. Я считаю, кроме того, вправе сказать без боязни, что мы все достойны этого сочинения: вы – из памяти к обожаемому Вами отцу; мы, со своей стороны, светим добродетели, которую уважаем и которая имеет весьма немногих свидетелей.

Будьте так добры ответить мне, милостивый государь, как можно скорее и будьте уверены в моем глубочайшем уважении.

Париж, 3 октября 1840».

«Милостивый государь!

Я имел честь получить Ваше письмо и спешу поблагодарить за добрые чувства, которые Вы питаете относительно моего отца и моего семейства, но так как Вы столь добры, что спрашиваете моего совета насчет того, что нужно делать, то я должен сказать откровенно, что мне было бы неприятно, если бы обнародовали биографию моего отца, как уже было против его желания – напечатали Записки, которые не что иное, как только роман; я Вас прошу не считать неуслужливостью, что я имел честь Вам сказать, а лишь изъявлением желания, которое мы питаем, чтобы нас не знали в положении столь трудном, в которое поставила нас судьба. Мое семейство и я весьма признательны за выгодное мнение, которое Вы о нас имеете. Это утешение в нашем несчастьи, воспоминание, которое мы сохраним на века.

Примите уверение в почтении и высоком уважении, с которым я имею честь быть, милостивейший государь,

Вашим покорнейшим слугой».

Как видите, мы нисколько не были расположены занимать собою публику. Без случая, побудившего меня удалиться в уединение и доставившего моей старости позднюю и неожиданную независимость, эти Записки, которые я теперь публикую, без сомнения, не увидели бы света.

Я решился начать биографию моих предков гораздо ранее по времени, в которое пагубные страсти столь жестоко решили участь нашего поколения. Я – последний потомок предков, которые покоятся в своих гробницах, не обагрив рук своих иной кровью, как только кровью врагов своей родины. Эти