Читать книгу - "Урал грозный - Александр Афанасьевич Золотов"

в аду, красно и жутко, и до ужаса пустынно. Гаснет звуков перепалка. Кран-магнит давно в отставке: быстро кончилась завалка, наступает время плавки. Не создаст воображенье, не раскроет описанье это страшное броженье, это злое клокотанье. Как живой, металл бормочет! Презирая муки плавки, он из твердого не хочет снова стать послушно мягким. Но в печи температура душит,          давит,                   наступает, и железная натура постепенно уступает. Гордый якорь уж не якорь, весь поник с тоской немою, будто он вовек не брякал толстой цепью за кормою. Может быть, еще минута, и печальный миг настанет — всхлипнет якорь почему-то, и его совсем не станет. Потеряет якорь имя, захлебнется пузырьками и смешается с другими обреченными друзьями. И начнет бурлить по кругу все стремительней и пуще, взвихрив огненную вьюгу, вулканическая гуща. Не дыша стоишь в молчанье, если видишь ты впервые это мертвое качанье, эти волны неживые. А вокруг             июль сверкает. Говор.           Радость.                       Воскресенье. Люди ждут и наблюдают смертоносное кипенье. Людям нужен до зарезу этот кладезь гневной лавы. Люди будут из железа делать памятники славы. Солнце село.                     Даль поблекла. Час пришел,                    пора настала — вырывается из пекла голос пленника-металла. Кто-то властною рукою где-то что-то отодвинул — и пошел,              ударил,                          хлынул огнепад струей крутою. Как неопытному глазу разглядеть струю такую, искрометно-огневую, ослепляющую сразу? Даже дрожь бежит по коже (Как поэту жить, не мучась!), с чем сравнить, чтоб стало схоже, эту ярость, эту жгучесть? С крепкой удалью народной, с боевой порукой братской, с хлесткой песнею походной, с русской доблестью солдатской, с жаркой кровью в наших жилах, с нашей дерзостью извечной, с нашей славой, с нашей силой, с нашей верой бесконечной.

Самое главное — ствол

Ушки прошу держать на макушке, о чем бы я речь ни вел. Самая главная часть у пушки — это, конечно ствол. Пушка,           считай,                      без ствола не штука, как лук без струны-тетивы, как боевой барабан без звука, как всадник без головы. Каждой детали —                            своя дорога, свой на пути приют. Посмотрим, однако, на дело строго, как этот ствол куют. Падает вниз громовержец-молот, зол и, как бык, мордаст. Пощады никто у него не молит — он все равно не даст. Любо смотреть,                        как одним ударом сводится толщь на нет. Стонет болванка,                           плюет нагаром, вытягивает хребет. Там, где горбатое было место, гладь возникает вдруг. Так разминают тугое тесто сильным нажимом рук. Ловко,          уверенно,                        точно,                                 быстро, множество раз подряд. Только белесые брызги-искры вместо свечей горят. А в ковочной — ветер горячий злится. Чад.       Духота.                  Жара. Людям хочется окатиться попросту из ведра. И диву даешься, с каким терпеньем люди весь день