Читать книгу - "Лачуга должника и другие сказки для умных - Вадим Сергеевич Шефнер"

всю жизнь: перед нами – сам Глобальный!» Вдруг, завизжав тормозами, останавливается белая свадебная «Волга» – с лентами, с двумя кольцами на крыше. Жених в аккуратном костюме, невеста в нейлоновой фате выскакивают, кидаются ко мне, объятые счастливой паникой: «Благословите нас, Глобальный!» Я благородно, без сексуального подтекста, одариваю обаятельную невесту культурным братским поцелуем.

Все проспекты и бездорожья,

Все луга, и поля, и лес,

Вся природа – твое подножье,

Ты – царица земных чудес!

Осчастливленная пара едет дальше, а я, под аккомпанемент восторженных шепотов и возгласов, вступаю на мост – и вдруг я на Крестовском острове, на стадионе. Там уже минут двадцать идет футбольный матч «Зенит» – киевское «Динамо». Все скамьи заняты, утрамбованы болельщиками; не то что яблоку – маковому зернышку упасть некуда. Но билетерша узнает меня: «О, нет меры счастью! Нас посетил Глобальный!» Она ведет меня на трибуну, спрессованные болельщики размыкаются, выделяют мне место. Я сажусь и спрашиваю соседей, какой счет. «Два один в пользу „Зенита“!» – торопливо хором отвечают мне. «Это хорошо!» – говорю я. По рядам проносится шепот: «Это он! Сам Глобальный! Он сказал: „Это хорошо!“ Радость-то для нас какая!» Теперь сто две тысячи зрителей смотрят уже не на футбольное поле, а на меня. Раздается бешеный гром аплодисментов. Футболисты в недоумении: они сначала подумали, что это им за что-то хлопают. Но вот и до них дошло-доехало, кто здесь сегодня виновник торжества. Они прерывают игру – тут уж не до мяча – и присоединяются к аплодирующим. «Хо-тим сти-хов! Хо-тим сти-хов!» – начинает скандировать весь стадион. Вратари соревновавшихся команд покидают свои посты, идут ко мне, под руки выводят меня на середину поля. «Прочтите что-нибудь оптимистическое!» – шепчет мне на ухо один из голкиперов. В благоговейной тишине слышится мой голос, звучат проникновенные строки:

Бык больше не пойдет на луг,

В быка добавлен перец, лук…

Я ем убитого быка —

Ведь я еще живой пока!

И вдруг нет футбольного поля, нет стадиона. Я стою на невысоком беломраморном пьедестале посреди огромной площади, обрамленной модерновыми высотными зданиями. Я стою на пьедестале – но я не статуя: этот постамент воздвигли мне при жизни моей. По выходным я прихожу сюда, чтобы лично общаться с почитателями моего таланта. Площадь кишит народом. Здесь и мои современники по перу, и классики всех времен и народов, и читатели изо всех стран и континентов. У каждого в руке – книга моих стихов. Сегодня я даю автографы. Подходит Пушкин, протягивает мне свежее издание моих стихов и поэм. «Великому – от равного», – делаю я уважительную надпись на титульном листе и расписываюсь. Александр Сергеевич очень доволен, улыбается. Потом еще некоторым отечественным классикам даю надписи, но этим уже построже. Вдруг подкатывается ко мне изящная экскурсоводица. У нее слезная мольба: хочет, чтобы я обслужил вне очереди группу интуристов, которые явились в Ленинград специально для того, чтобы заиметь мои автографы. «Что ж, если широкая публика не возражает, я согласен», – отвечаю я. Иностранные гости выстраиваются в отдельную очередь, и я даю свои автографы Гомеру, Данте, Шекспиру и некоторым другим. Затем произношу для них краткий спич, в котором призываю их повышать качественность творческой продукции, не жалея на то труда, времени и даже жизни – одним словом, работать на совесть.

Не выполнив плана по ловле мышей,

К русалкам отправился кот, —

И ветер, рыдая среди камышей,

Поэта к работе зовет!

Интуристы, тайком утирая слезы, садятся в комфортабельный автобус и уезжают, а я продолжаю подписывать свои книги читателям. Тут вижу – Шефнер ко мне подходит. Старый уже, в очках. И притом – под градусом. Видать, из зависти выпил. «Перешиб я вас, Вадим Сергеевич! Ох как перешиб! – говорю ему. – Автограф-то дам, рука не отсохнет, но на близкое знакомство не напрашивайтесь».

Человек ты, или ангел,

Или нильский крокодил —

Мне плевать, в каком ты ранге,

Лишь бы в гости не ходил.

XXI

Проснулся я не потому, что выспался, а от головной боли. С тоской подумал, что нужно одеваться, и вдруг обнаружил, что лежу на раскладухе одетым. Тогда я перевернулся на другой бок, лицом к стене. Вставать не хотелось.

На правах живого классика

Подремлю еще полчасика;

На правах живого гения

Буду спать без пробуждения.

Потом мне пить очень захотелось. Я поднялся, направился к дому Бываевых.

Валентин сидел на крыльце, крутил транзистор. Какая-то похожая на икоту музыка выдавливалась из черного ящичка. Глаза у Валика были осоловелые.

– Начинаются дни золотые, начинаются будни миллионеров! – объявил он. – Бабуля спит без задних, перебрала малость. А у дедули сильный перебор, он ведь вчера и водки втихаря хватил. Сейчас он приземлился у исторической ямы, харч в нее мечет… Надо бы проверить, как у него там дела.

Мы направились к двум березам. Дядя Филя лежал, свесив голову в яму. Он дергался и стонал. Его рвало.

Звук ножниц и ножей

Ты слышишь в слове «жисть».

Чтоб не было хужей —

Ты с водкой раздружись!

Мы пошли обратно, к дому. Сели на крыльцо, и Валик, выключив транзистор, спросил меня:

– О чем призадумался, Пауль? О планах на будущее в разрезе миллионолетней жизни?

– Тут есть о чем призадуматься, – ответил я. – Например, о взаимоотношениях с некоторыми людьми.

– Это ты об Эле? – с ехидной догадливостью подхватил Валик. – Бессмертный жених и смертная невеста.

– Ну, какие мы жених и невеста…

– Это я так сказал, с бухты-барахты. Но прошлым летом ты к ней очень клеился… Знаешь, если бы я любил какую-нибудь девушку по-настоящему, я бы этого инопланетного зелья пить не стал. Но я еще ни в одну не влюбился. Мне просто с ними везет. Сплошная инфляция.

Действительно, с девушками Валентину везло. Я только не мог понять, чего хорошего они в нем находят.

Через полчаса, напившись чаю, с посвежевшей головой вышел я из дому и направился в сторону Ново-Ольховки. И как-то незаметно для самого себя дошел до дачи, где жила Эла. Она оказалась дома.

– Почему ты не пришел вчера на Господскую горку? – спросила она.

– Я думал – ты не придешь, – неуверенно выдавил я из себя.

– Ладно, давай зачеркнем распри и раздоры. Пойдем бродить.

Мы вышли на