Читать книгу - "Критическая теория интернета - Герт Ловинк"

от интерактивности к интерпассивности [86]. Это гигантский, но пустой мир. Что осталось, так это видимые следы коллективного возмущения тех, кто все-таки оставляет комментарии. Мы читаем то, что хотят сказать тролли, и в гневе пролистываем эту вербальную гадость.

Одним из непреднамеренных последствий использования социальных медиа стало нежелание ввязываться в прямую беседу. В своем посте «I hate telephones» – «Я ненавижу телефоны» – Джеймс Фишер жалуется на дисфункциональность колл-центров и объявляет любую «синхронную» телекоммуникацию неэффективной: «На расстоянии все сегодня используют асинхронную текстовую коммуникацию. Она никуда не денется» [87]. Согласно Фишеру, убийство телефонии – это солидный рынок. Это часть тихой революции. Никто не возмущается телефонами, ведь самый простой способ устроить саботаж этого медиа – это просто перестать кому-либо звонить. Как-то в ходе визита в профессиональный медиаколледж в Амстердаме мне сообщили, что в нем недавно ввели уроки коммуникации для «цифровых аборигенов» [88] – после того как частные компании начали жаловаться на то, что интерны больше не умеют разговаривать по телефону, они не способны совершать звонки клиентам. В соответствии с результатами исследований Шерри Теркл, на занятиях студентов учат тому, как вести разговор по телефону и в реальной жизни [89].

В ходе диалога – по телефону ли, или рядом друг с другом в кафе – мы идем герменевтическим путем и расширяем пространство разговора. Когда мы балуем себя экзегезой ситуации, постинга или конкретного эпизода, то мы имеем дело с искусством интерпретации. Это расширяющееся семиотическое пространство, в котором значение не привязано к определенным обязательствам. Здесь важны попытки избежать конечного решения и зондирование мира возможного. Когда мы спрашиваем, объясняем, перебиваем и удивляемся, пытаемся угадать значение колебаний и телесных жестов собеседника, то мы теряемся во времени. Такой экстенсивный опыт является противоположностью техники сжатия, которая проявляется в конденсированной форме мемов. Эти визуальные сообщения сжимают сложные проблемы в один образ, добавляя уровень иронии с прямой целью дупликации и распространения схватываемого за долю секунды сообщения, после чего мы пролистываем этот образ и быстро переходим к другому посту. Мемы напрашиваются на лайки и делают отвлечение очевидным, как в случае мема «distracted boyfriend» [90].

«Пожалуйста, подойди, удиви меня». Неважно, насколько совершенна технология – как только мы ударяемся о реальность Другого, спокойный и быстрый диалог становится исключением. Когда кому-либо отправляется текстовое сообщение, ожидается, что последует ответ. Такое ожидание, также известное как textpectation, – это долгий и мучительный опыт антиципации. Электронный призрак другого преследует нас, пока наконец не появляется на экране [91]. «Каждый раз, когда вибрирует мой телефон, я надеюсь, что это ты». Как заметил Ролан Барт, «заставить ждать: постоянная прерогатива всякой власти». Это всегда я: «Другой – тот не ждет никогда. Подчас я хочу сыграть в того, кто не ждет; я пытаюсь чем-то заняться, опоздать; но в этой игре я всегда проигрываю – что бы ни делал, я всегда оказываюсь освободившимся точно в срок, а то и заранее. Именно в этом и состоит фатальная сущность влюбленного: я тот, кто ждет» [92]. В тяжелые дни, когда возбуждение прошло, социальные медиа больше не заполняют пустоту. Любовь угасла, эмоций никаких особо нет, так что чувствуешь себя приплюснутым, полностью провалившимся. Кто-то легко озлобляется, и социальная тревога начинает нарастать. Когда стабилизаторы настроения перестают работать, и в течение дня ты даже не одеваешься, то становится ясно, что тебя все-таки засосало.

Свайп помогает отвлечься: скользящие по экрану пальцы позволяют мыслям блуждать. Копаться в своем смартфоне – это новый способ грезить. Не замечая своего краткого отсутствия, мы наслаждаемся чувством удаленного присутствия. Вы помните, каково это. Пока мы, проверяя соцсети, покидаем границы сознания, начинается движение в обратную сторону, и Другой, незаметно для нас, проникает в наш мир. Даже когда мы ненадолго достаем телефон, беспокойство не уходит. Как и грезы, выход в социальные медиа можно описать как «краткосрочное обособление от непосредственной среды, во время которого контакт индивида с реальностью размывается» [93]. Однако вторая часть этого определения из Википедии неточна. Разве мы представляем себя в каком-то ином месте, когда стоим в лифте и быстро просматриваем сообщения? Мгновенное сканирование ленты социальных медиа может быть бегством от наличной в данный момент действительности, но можем ли мы сказать, что это намеренное бегство в мир фантазии? Едва ли. Как и в случае с грезами, мы обновляем ленту и просматриваем входящие, чтобы избавиться от скуки.

Должны ли мы, наученные Зигмундом Фрейдом, смотреть на социальные медиа как на выражение подавленных инстинктов? Или же как на потоки цифровых знаков, исходящих от разрозненных членов трайбов? Нуждается ли психика в пересборке ближайших социальных связей, чтобы восстановить чувство родства в эпоху тонко расползшихся сетей? Социальные медиа возрождают потерянное племя. Мы пересобираем близких на наших девайсах. Можем ли мы описать онлайн-версию социального в терминах Фрейда как вторичную [94] переработку, как способ оформления всех сложных процессов нашей очень занятой повседневности? С помощью этого мы могли бы преодолеть то, что Натан Юргенсон называет «цифровым дуализмом»: реальное и виртуальное – это не различные сферы, а в высшей степени интегрированный и гибридный опыт.

Должны ли мы считать широкое использование социальных медиа в кафе, на улицах, в поездах, на кухне и в кровати новой формой измененного сознания, которая в этом случае кормится внешним миром? Определение социальных медиа как «чуткости к другому месту» или даже «техно-телепатии» очевидно противоречит частым призывам к более телесному и духовному присутствию, которое позволило бы менее отвлеченному мозгу дольше и лучше концентрироваться.

Давайте признаемся: только другие испытывают приятный опыт, не вы. Это и есть тот синдром FOMO, страх упустить что-то важное, который выливается в постоянное желание быть вовлеченным в жизнь других и в мир. Такое ревностное желание является теневой стороной жажды быть частью трайба, на вечеринке, плечом к плечу. Они пьют и танцуют, пока ты где-то там, наедине с самим собой. У этой ситуации есть и другой аспект – онлайн-вуайеризм, холодная и отстраненная форма peer-to-peer культуры слежки, которая аккуратно избегает прямых интеракций. В онлайне и мы смотрим, и на нас смотрят. Переполненные фальшивым чувством близости с Другим, мы быстро впадаем в скуку и ощущаем потребность двинуться дальше. Будучи все еще в курсе своей исторической миссии вносить вклад, что-то загружать и комментировать, мы вдруг оказываемся в другой реальности. Двигаясь задним ходом, мы вернулись к СМИ и профессиональным лидерам общественного мнения: лишь немногие знают, как выгодно использовать ресурс внимания.