Читать книгу - "Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе - Фелицити Дэй"

повсюду: на театральных подмостках, на страницах романов, в газетах и журналах, – и, похоже, были настолько укоренившимися, что над одиночкой средних лет у нее за спиной мог потешаться кто угодно – от равных ей по социальному статусу до потерявших всякое уважение школьниц. Даже в высшем обществе, где незамужние женщины много реже рисковали оказаться в «бедственной и незащищенной ситуации», общепринято было считать, что таков их удел. «Не могу удержаться от смеха в рукав от красот, манер и платья Шарлотты, – виновато признавалась в своем дневнике миссис Калверт в своем истинном отношении к одной из мисс Гримстон, – давно уже старая дева, а все еще таковой себе не считает», – весьма снисходительно (по меркам эпохи) описывала она сорокапятилетнюю сестру виконта.

Даже в учебниках хорошего тона и журналах для юных благородных девиц, в целом, изображавших старых дев более сочувственно, иногда рисовались крайне мрачные картины их жизненных перспектив. Присцилла Уэйкфилд, поборница женской занятости, силилась придать хотя бы видимость оптимизма своим описаниям жизни под родительским кровом взрослой незамужней женщины. Читательниц с подобной судьбой она утешала тем, что «жизнерадостность, добронравие и покорное подчинение своей воли воле ближних» не только их долг, но и в их же интересах. Хотя, конечно, мало приятного, беспощадно констатировала она, иметь дело со слабеющими телом и умом на склоне лет родителями. Даже такие писательницы, которые, пытаясь взглянуть на одинокую жизнь под чуть более позитивным углом, не уставали при этом капать дебютанткам на мозги мантрой «женщины бесспорно… созданы для вступления в брак с мужчинами» (дабы безбрачие никому не показалось слишком привлекательным), и таких родителях и патронессах, как леди Аберкорн, сватавших потенциальных мужей за кого им заблагорассудится, выглядит ничуть не удивительным, что, несмотря на всяческое ущемление в правах в замужестве, большинство молодых женщин, получив сносное предложение, шли под венец, в отличие от Сидни, без долгих колебаний.

При всем вышесказанном сестры Гримстон, которых миссис Калверт признала «старыми девами», жили в «премилом доме» на Честерфилд-стрит и никоим образом не были чем-то совсем уж из ряда вон выходящим. Вопреки всему тому, в чем нас пытаются убедить телесценаристы, в Мейфэре и по соседству в эпоху Регентства вполне можно было найти одиноких немолодых дам высшего общества, живущих в свое удовольствие с благословения и при поддержке их семей. И они составляли среди аристократок пусть и меньшинство, но внушительное: по некоторым оценкам, в конце Георгианской эпохи доля так и не вышедших по тем или иным причинам замуж благородных дам составляла 20–25 %.

Отчасти, по крайней мере, это было обусловлено дефицитом мужчин подходящего происхождения и благосостояния. Матерям наподобие герцогини Гордон, которая сумела не просто выдать всех своих дочерей замуж, но и сосватать им в мужья ровню собственному супругу, было чем гордиться [17]. Не подвиг ли – завоевать для своих дочерей сердца трех из всего-то двадцати пяти наследных герцогов (именно столько их было к концу эпохи Регентства в 1820 году), при том, что на каждого приходилось по нескольку герцогских дочерей в поисках достойного мужа. Поскольку младшие сыновья пэров часто имели мизерную долю, не позволявшую достойно обеспечивать жену и детей, а родители потенциальных невест (особенно из древних титулованных родов) считали, что дочери лучше остаться незамужней, чем выйти за недостаточно высокородного человека, великосветский брачный рынок был крайне ограничен. И поэтому это было простой констатацией жизненного факта, что части женщин, прежде всего, из числа обделенных приданым, красотой и очарованием, замуж выйти не суждено.

Достопочтенная Фрэнсис Арден долгие годы как раз и выглядела явной кандидаткой в старые девы. В ее случае дело было даже не в отсутствии подходящего жениха, а в денежных проблемах. Причиной их, как писали, стало мотовство ее старшего брата, милого денди лорда Алванли. В результате двухлетний роман Фрэнсис с Джоном Уоррендером, сыном баронета, в ноябре 1814 года застопорился. «Мы слышали, что [брат] спустил ее 10 000 фунтов, в чем и загвоздка, – сообщала одна дама из Брюсселя, куда, вероятно, из экономии перебрались к тому времени Фрэнсис с матерью и сестрой. – Если это правда, у нее есть причина чувствовать себя несчастной», – продолжала знакомая, поскольку «разлученные звездами возлюбленные», по ее словам, были «очень привязаны друг к другу».

Лорд Алванли был и впрямь расточителен: не уступая в экстравагантности своему близкому другу Бо Браммеллу [18], он не менее него был падок до азартных игр и часто залезал в долги. «Он был в высшей степени безрассуден и расточителен в отношении денег, – вспоминал другой его близкий друг. – Долги его не заботили, и нарушения финансовых обязательств по ним были в порядке вещей». И в самом деле, не прошло и полугода после известия о спущенном им приданом и разбитых надеждах Фрэнсис, как он уже вовсю шутил с товарищами по вечеринке о том, что полностью исчерпал свой кредит у лондонских евреев-ростовщиков. На следующий год, однако, он сподобился скооперироваться с Браммеллом и лордом Вустером, и они сумели получить на троих еще один заем на сумму 30 000 фунтов.

К несчастью для сестры лорда Алванли, ее возлюбленный Джон был вторым сыном в семье и, в отличие от здорового, богатого и поздно женившегося старшего брата, не мог себе позволить взять ее в жены после внезапного обнищания. Со временем он женился на другой, причем по странному совпадению (случайному или нет, нам теперь уже и не узнать) именно в 1823 году, когда Алванли начал распродавать с молотка свои земли в уплату долгов. То, что Джон по-прежнему питал чувства к Фрэнсис, а их разрыв стал следствием сугубо практических обстоятельств, явствует из того, что со временем эта пара воссоединилась – в 1831 году, когда ему было сорок пять, а ей тридцать девять лет. Джон рано овдовел, а его финансовые перспективы также внезапно улучшились, поскольку брак его старшего брата оказался бездетным, тот навсегда расстался с женой и решил завещать ему все свое имущество и титул баронета. Так Фрэнсис и оказалась одной из тех счастливиц, кому суждено было избавиться от нежеланного статуса старой девы и успеть обзавестись семьей [19].

Но надежды женщин рушились не только из-за скудного приданого или недостаточной перспективности ухажера. Случалось, что дочери были обязаны неотлучно сидеть при постелях немощных родителей, а их кавалеры гибли или пропадали без вести на полях сражений эпохи не только Регентства, но и нескончаемых войн [20]. И, конечно же, эти женщины, оставшиеся одинокими в силу подобных трагических обстоятельств, стоят