Читать книгу - "Свет грядущих дней - Джуди Баталион"

Ознакомительный фрагментбудто она спит («Чокнутая… но хорошенькая»). Она испытывала двойственное ощущение от того, что являлась объектом внимания со стороны молодых людей, и не была уверена в будущности своих романтических отношений с одним из них, Ицхаком. «Он обещал отредактировать мою книжку стихов, а я кромсаю его рассказы»[176]. Взаимоотношения между сестрами были полны как привязанности, так и противоборства. Они обожали друг друга, но Ханце иногда задыхалась от опеки Фрумки. Жить вместе им было трудно: Фрумка любила уединение, Ханце – «движение, многолюдье, кипучую жизнь»[177].

В первые военные недели «Свобода» послала Ханце на восток, во Львов, чтобы оживить деятельность тамошнего отделения. Она воодушевляла всех своей энергией, напоминала, как им повезло оказаться на советской стороне, и всячески поднимала их моральный дух. В Пинске она навестила родителей и сообщила им «радикальную» новость. Ее подруга писала: «Никогда не забуду момента, когда Ханце сказала родителям, что собирается вернуться в оккупированную нацистами часть Польши. В комнате повисла мертвая тишина. Словно мир взорвался и окаменел. Ни один мускул не дрогнул на лицах ее родителей, пока она делала свое ошеломляющее заявление. После нескольких секунд жуткой тишины ее отец пришел в состояние страшной тревоги, но сказал: “Ну, доченька, если ты чувствуешь, что должна ехать, поезжай с Божьей помощью”»[178]. Конечно, она хотела вернуться. Когда в первый раз ей не удалось перейти границу – Ханце застыла, лишь вступив в холодную реку, которую, как предполагалось, должна была переплыть, – она настояла на том, чтобы повторить попытку.

И вот теперь, в самый священный день года, когда в столовой варшавского штаба «Свободы», вдали от родного города, Ханце, со своими как всегда разлетающимися косами, в головном платочке и цветастой блузке с пышными короткими рукавами, произносила речь о достоинстве, в дверь ворвалась ее сестра Фрумка.

Фрумка принесла новость: еврейский квартал будет изолирован. Они утратят всякую связь с внешним миром, с другими группами, лишатся работы, еды – всего. Присутствовавшие были знакомы с порядками в провинциальных гетто, но не могли себе представить, что такое может случиться в Варшаве, в европейской столице. Цивья и Фрумка понимали, что движению предстоит перераспределить ресурсы, реорганизоваться и переучиваться. Еще один резкий поворот.

* * *

Когда ворота гетто захлопнулись, замкнув более четырехсот тысяч евреев[179] на крохотной территории, окруженной высокой толстой стеной с торчащими осколками стекла поверху, сосредоточенность «Свободы» на помощи, образовании и мероприятиях культуры не только не пошла на убыль, а стала более интенсивной. Цивья была уверена, что только так они смогут поддерживать дух в жителях гетто и помогать им выдержать немецкую оккупацию.

«Свобода» не была одинока. Многие организации вели культурную работу и оказывали помощь людям. Тысячи евреев – узников гетто рисковали жизнью, участвуя в представлениях, любительских и профессиональных, на идише и на польском, в репетициях спектаклей и конкурсах. Они показывали сатирические инсценировки в кофейнях и просветительские представления в театрах. Актеры, чтобы заработать дополнительно немного денег, играли в спектаклях, тайно устраивавшихся в подвалах. В Варшавском гетто существовал свой «Бродвей»: только на одной этой улице работало около тридцати сценических площадок[180]. Бунд проводил также концерты[181]. Были открыты семь бесплатных столовых и две чайные, организованы подпольная медицинская школа, отделение Социалистического Красного Креста, обширная школьная сеть, дневные лагеря, спортивные общества, устраивались литературные мероприятия. Учитывая то, что политические собрания были незаконны[182], общественные столовые служили местами нелегальных встреч.

Для «Свободы» приоритетом считалось просвещение[183]. Несмотря на противодействие юденрата, на улице Дзельна в 1940–1941 годах было проведено три больших семинара. На первом присутствовало пятьдесят представителей от двадцати трех отделений со всей Польши, а также знаменитости, в том числе поэт Ицхак Каценельсон, историк и общественный деятель Эммануэль Рингельблюм и педагоги-воспитатели Януш Корчак и Стефа Вильчинская – со всеми ними Цивья познакомилась в кулуарах юденрата. В течение полутора месяцев участники учились и размышляли о будущем. Постоянная образовательная программа Дзельны предлагала курс изучения Библии, литературные чтения, лекции ученых и выступления театральных коллективов.

Поскольку все еврейские школы были закрыты, Цивья опасалась, что дети в гетто разболтаются от безделья и начнут хулиганить. Чтобы этого не произошло, «Свобода» организовала подпольную начальную и полную среднюю школы, в которых училось 120 детей, включая Ханце, самую старшую из учеников. Тринадцать учителей работали безо всяких учебных пособий, постоянных помещений и гарантированной зарплаты, обучая детей как из религиозных, так и из нерелигиозных семей. Они скитались из одной квартиры в другую, теснились в крохотных комнатках, где были вынуждены жить целые семьи. Учителя голодали, от зимнего холода у них отекали ноги, тем не менее они проводили занятия по изучению Библии, биологии, математики, мировой литературы, польского языка и психологии. Они учили думать детей, дрожавших от стужи и пухших от голода. Поэт Каценельсон вдохновлял учеников любить свое культурное наследие; случалось, вся аудитория пела хором. Эта «летучая гимназия», в которой даже проводились экзамены, просуществовала два года и явилась своего рода рассадником будущих борцов-подпольщиков[184].

Дети дошкольного возраста тоже были приоритетом. На Дзельне проводился курс обучения уходу за ними; специалисты – бывшие работники яслей и детских садов – устроили дневной центр социального ухода. Сироты, которых прежде опекали польские власти, полностью обнищали, поэтому девушки из «Свободы» собирали одежду и письменные принадлежности, учили детей играм, песням, читали им и организовывали для них праздники. Многие дети в гетто жили на улице, что-то перепродавали или просто выпрашивали кусок хлеба. Цивья, Антек и люди из других групп устроили «детскую кухню», чтобы не только кормить, но и учить таких бездомных мальчиков и девочек читать и писать – на иврите и идише.

«Мы из кожи вон лезли, чтобы попытаться вернуть им хоть толику их радостного детства[185], подарить хоть немного смеха и шуток, – писала одна из участниц этой программы. – Когда приезжали немецкие инспекторы, ребята… только ели, и ничего больше. Одиннадцати-, двенадцатилетние дети научились прятаться, как взрослые, и вели себя отнюдь не соответственно своему возрасту». Детский хор и драматические коллективы привлекали тысячи евреев, искавших эмоциональной подпитки.

На всех еврейских улицах адрес «Дзельна, 34» был хорошо известен. «Свобода», руководившаяся преимущественно женщинами, объединяла более тысячи человек. Товарищи часами пели с детьми, водили их на прогулки и устраивали «игры на свежем воздухе» – то есть среди руин, оставшихся от разрушенных домов. Взрослые евреи часто останавливались, чтобы посмотреть на детские игры, это рождало в них искорку надежды.

* * *

Для учебного процесса требовались книги.

На раннем этапе Сопротивления литература являлась существенной частью работы. Оккупанты запретили и сожгли книги на идише и