Читать книгу - "Лачуга должника и другие сказки для умных - Вадим Сергеевич Шефнер"

пропагандирующий ее лечебные свойства, чего стоит! И доживает, между прочим, благодаря своему эликсиру молодости до черт-те какого возраста.

Куда смотрела цензура – не понимаю. Даже в XIX, почти что пещерном, веке за одно упоминание в отечественной печати – нет, не вина, а, например, грибов, вернее, их вредности при чрезмерном употреблении – на издание накладывали арест и тираж уходил под нож. Потому что не вино, а грибы есть «постная пища православных, и писать о вредности их – значит подрывать веру и распространять неверие». И все. И точка. Цензор сказал «нельзя» – значит быть по сему.

А в «Детлите» про вино разрешили. Правда, это было попозже, в XX, не в XIX веке, в конце застойных 70-х. Брежнев был еще почти жив. Сейчас бы точно не прокатило – сейчас ведь как: в литературе даже матом не выругаешься. Пришьют 18+. Запакуют тираж в термогроб из пластика, и – аминь! аллилуйя! – на выход вперед ногами.

А вот случай буквально позавчерашний.

Спешу я на приемную комиссию Союза писателей Санкт-Петербурга, спускаюсь из квартиры на лифте и внизу на выходе, где почтовые ящики, вижу старый сборничек стихотворений Вадима Шефнера. Кто-то, не знаю кто, из жителей нашего дома выкладывает на верх почтового ящика ненужные книги. Я его, кого-то этого, понимаю. Выбросить книги на помойку может только нечеловек. А вот так, не в мусор, не в разлагающиеся останки пищи, не в блевотину, не в пропасть, не в ад, – а положить на сухую полочку человеческого почтового ящика – такое этому доброму человеку на Страшном суде зачтется. Моя сумка забита доверху, в ней книги авторов, претендующих на прием в Союз. Шефнер в нее явно не помещается. Я загадываю: если до вечера, когда я вернусь домой, Шефнера никто не возьмет, значит он точно мой. И Шефнер меня дождался. «Лениздат», 1965 год. Вадим Шефнер. «Стихотворения».

Но это еще не все. Открываю дня через два сборник на случайной странице, и глаз мой схватывает: «Стихи о Васильевском острове». Ну-ка, ну-ка, читаю я:

Мы старые островитяне —

В печальный и радостный час

Незримыми тянет сетями

Любимый Васильевский нас…

Так ведь это же я написал в свои двадцать два, в юности. Чуть другими словами, и слог не тот, и стопа не та, и прочее не совсем, но ведь я же… И Шефнера я тогда не читал. Странно. Вот, сравнивайте:

Ты знаешь, мы островитяне,

а с ленинградских островков

стирает краску очертаний

сырая тряпка облаков.

Ты знаешь, мы островитяне,

и невдомек материку

мужская твердость обещаний

на зыбком невском берегу.

Ты знаешь, мы островитяне,

и, значит, под дождями в нас,

как в Блоке или Мандельштаме,

огонь фалерна не угас.

Ты знаешь, мы островитяне,

и с нашей маленькой земли

мы тянем полными сетями

одни заботы, не рубли… —

и так далее.

Чем не Шефнер? И сети те же, и островитяне само собой.

Вот такие стяжки-стежки́ во времени. А вы говорите, что Бога нету.

Постскриптум: Вадим Сергеевич Шефнер – это вода живая. А если вода живая, то в ней и головастики плавают, и щука, и окунек с плотвичкой, и чудо-юдо рыба-хек водится. И русалки, конечно, куда ж без русалок-то.

Ну и нам, грешным, ковшиком ее зачерпнуть, выпить, чтобы с усов не капало, – одно удовольствие.

Александр Етоев

Скромный гений

1

Сергей Кладезев родился на Васильевском острове. То был странный ребенок. Когда другие дети возились на песке, делая пирожки и домики, он чертил на песке детали каких-то непонятных машин. Во втором классе школы он сконструировал портативный прибор с питанием от батарейки ручного фонаря. Этот прибор мог предсказывать любому ученику, сколько двоек он получит на неделе. Прибор был признан непедагогичным, и взрослые отобрали его у ребенка.

Окончив школу, Сергей поступил учиться в Электрохимический техникум. В техникуме этом было немало хорошеньких девушек, однако на них Сергей как-то не обращал внимания – быть может, потому, что видел их каждый день.

Но вот однажды в июне он взял лодку на прокатной станции и спустился по Малой Неве в залив. У Вольного острова он увидел лодку с двумя незнакомыми девушками; они посадили ее на мель и вдобавок сломали весло, пытаясь сняться с этой мели. Он помог им добраться до лодочной станции и познакомился с ними, и стал ходить к ним в гости. Обе подруги тоже жили на Васильевском – Светлана на Шестой линии, а Люся на Одиннадцатой.

Люся в то время училась на курсах машинописи, а Света уже нигде не училась: она считала, что десяти классов ей достаточно. К тому же у нее были состоятельные родители, и они ей часто говорили, что пора бы ей и замуж, и она в глубине души соглашалась с ними. Но не собиралась выходить за первого встречного.

Поначалу Сергею больше нравилась Люся, но он не знал, как к ней подойти. Она была такая красивая и скромная и так смущалась, так старалась держаться в стороне, что и Сергей стал смущаться, встречая ее. А вот Света – та была девушка веселая, бойкая, та была, как говорится, девочка вырви глаз, и Сергей чувствовал себя с ней легко и просто, хоть от природы он был застенчив.

И вот когда на следующий год Сергей поехал погостить к своему приятелю в Рождественку, то оказалось, что и Света тоже приехала к каким-то родственникам. Это было случайное совпадение, но Сергею показалось, что это – сама судьба. Он со Светой теперь каждый день ходил в лес и на озеро. И вскоре ему стало казаться, что он жить без Светы не может.

Но он-то Светлане не слишком нравился. Света считала его очень уж обыкновенным. А она мечтала о муже необыкновенном. И с Сергеем она ходила в лес и на озеро просто так, просто потому, что надо же было с кем-то проводить время. Однако для Сергея это были счастливые дни, так как ему казалось, что и он немножко нравится этой девушке.

Однажды вечером они стояли на берегу озера, и лунная полоса, как половичок, вытканный русалками, лежала на гладкой воде. Кругом было тихо, только соловьи пели на другом берегу, в кустах дикой