Читать книгу - "История Финляндии. Время императора Александра II - Михаил Михайлович Бородкин"

смутами и пр., а собственный дом оставался забытым, наполненным крепостными, без суда, школ, порядка и пр. Народ лежал под спудом. Бог, живший в его сердце, был забыт, государственная идея и понятие об отношении царя к земле, жившие в народном уме, остались непонятыми его верхними слоями. Мы обезнародили себя и отравили свою жизненность в злокачественной атмосфере космополитизма.

«Реформы Императора Александра II должны были возвратить нас домой, привести русских образованных людей в соприкосновение с действительностью, вернуть нам отечество, освободить нас от служения чужому...» (Проф. А. Градовский).

«Под его державой могли бы выработаться у нас такие формы общественности и свободы, которые воочию показали бы миру, как должны разрешаться социальные задачи христианской культуры. Но оказалось, что мы еще не были готовы к тому. Наша сбитая с толку интеллигенция была способна лишь к разрушению, а не к созиданию» (M. В. Юзефович). Наши бюрократы судили и правили, но ничего не делали прочного, народного, русского. Общественное русское сознание нуждалось в оздоровлении...

Окраины, естественно, пользовались слабостью национальной скрепы в государстве, шаткостью политических объединительных мероприятий и отсутствием патриотизма в петербургских правящих сферах. Польша с оружием в руках надеялась отвоевать себе независимость. Финляндия иными путями пошла к обособлению и созиданию своей государственности. «Мы только тогда поддержим правительство своим доверием, когда оно будет нашим, польским, заявили поляки в адресе 1862 г. Мы тогда только обнажим свой меч за Россию, когда враг будет угрожать ей со стороны Великого Княжества», — говорили Финляндские сеймовые депутаты в 1877 г.

Финляндия обеспечивает обладание «окном» Петра Великого, прорубленным в Европу. Находясь у стен Петербурга, она играет столь важную стратегическую роль по охранению этого последнего, что само существование его, как столицы, только и мыслимо при условии полного владения нами Финляндией. Неразрывность истории Финляндии с историей России сама по себе ясна и не отвергается разумными и не ослепленными финляндцами. «Всемирная история не много отметит о судьбах финского незначительного народа, — писал И. В. Снелльман, — но это немногое относится к летописям великой Империи».

А раз это так, и Финляндия составляет часть Российской Империи, то неизбежно приходится дела и реформы Финляндии ставить в связь с делами, политикой и интересами Империи, а потому, когда учреждался комитет финляндских дел, вводился сеймовый устав, писалось новое положение о промыслах, обсуждался вопрос о воинской повинности и пр., то, конечно, необходимо было принимать во внимание местные условия, но столь же справедливо было требовать, чтобы все подобные мероприятия согласовались с русской внутренней политикой, с духом и началами русского правления. Финляндская администрация не должна была ставиться совершенно обособленно. Необходимо было сохранить взаимодействие в законах, установить гражданское равноправие между подданными разных национальностей. Местные учреждения должны были проникаться духом государственного единства. Было ли это исполнено? Или «общественной исторической совести» приходится теперь протестовать? Должны заявить, что обособление Финляндии в нечто самостоятельное вовсе не входило в планы Императора Александра II. — Государь один с удивительной последовательностью в многочисленных резолюциях требовал мнений своих министров по новым серьезным проектам, доложенным гр. Армфельтом, и настаивал на возможном согласовании их с порядками в России, но его доверенные сановники, граф Н. Адлерберг, тот же А. Армфельт, барон Шернваль-Валлен и другие, этих стремлений Монарха точно не замечали; русские же министры — Княжевич, Рейтерн и кн. А. Горчаков либеральничали в финляндских делах за счет России.

При попустительстве русских людей в высших финляндских сферах создались поэтому центробежные стремления, более настойчивые, чем среди других инородцев. В истории Польши можно наблюсти попытки составить русскую партию, там были признаки научно-поэтического сближения, там заводилась временами речь о «примирении». Ничего подобного нельзя усмотреть в Финляндии, где весь поток политических стремлений направился в сторону, противоположную России. Ни один из местных партийных вождей не сказал о России и русских: нам надо идти вместе. По вопросу единения и исторического сотрудничества с их стороны нельзя указать даже холодной риторики. Созидание общего дома для совместной жизни не входило в их задачу. С русской же стороны им никогда властно не было сказано, что упорство в домогательствах независимой государственности может навлечь на них великие беды.

«Финляндский вопрос» принял к нашему времени такие размеры и получил такое значение, что занял место рядом с «домашним старым спором» России с поляками и привлек внимание всего образованного общества. Он требует, поэтому, всестороннего изучения. Знакомство же с главными фактами недавнего прошлого финского народа лучше всего поможет уяснить течение финляндской политической мысли. Не имея перед глазами фактов периода 1855 — 1881 гг., нельзя разобраться в запутавшихся русско-финских отношениях и решить вопроса, согласно с требованиями справедливости и законными интересами обоих народов.

В основу нашего описания положены, прежде всего, официальные акты, извлеченные преимущественно из архива финляндского статс-секретариата. В этих похороненных в архивной пыли бумагах несомненно «тлеет еще остаток жизни», а потому к ним необходимо внимательнее присмотреться. Затем мы широко пользовались почти неизвестной в России местной финляндской литературой. Что касается мемуаров и частных писем, на которых, — по выражению Герцена, — «запеклась кровь событий», то их вообще мало, почему приходилось часто обращаться к единственным изданным воспоминаниям Августа Шаумана, И. В. Снелльмана, Филиппеуса и Эдуарда Рамзая (Anders Ramsay). Обильными и дословными извлечениями из них имелось ввиду прежде всего дать русскому читателю возможность проникнуть в сущность мировоззрения финляндцев, а затем — сохранить дух эпохи и передать колорит описываемого времени.

Наше описание значительно разрослось. В глазах одних это явится достоинством, в глазах других — недостатком. Последующие историки окажутся, конечно, счастливее нас и дадут более ценное расследование Александровской эпохи. Нам же пришлось идти по нерасчищенному пути и сделать первый опыт освещения этого периода с русской точки зрения, а также изложить его с такими подробностями и в таком объеме, в каком это царствование не описано в финляндской исторической литературе. Время Императора Александра II составляет важнейшую эпоху в истории Финляндии за первое столетие её пребывания под русским владычеством. Для правильной оценки разнообразных реформ того времени нужно было дать возможно больше материала, в виду почти полного отсутствия его у русского читателя. Мы помнили, что надо стремиться не только знать события, но и понимать их. Внешние явления и видимые события не более, как «тело истории», по выражению Гизо. Но эти события «были некогда живыми, прошедшее было настоящим» и если они вновь не оживут и не восстанут перед нами, то нельзя будет возвыситься до широких обзоров и выводов. Некоторые из описанных обстоятельств могут показаться мелочными и не заслуживающими