Читать книгу - "Очерки по истории русской церковной смуты - Анатолий Краснов-Левитин"

Священный Собор дал свое благословение на продолжение и развитие религиозно-просветительной борьбы за веру. Сего же ради благословил Священный Синод автокефалию родной нам по духу Православной Украинской Церкви. Ныне, избрав Священный Синод Российской Православной Церкви, как постоянно действующий орган Высшей Церковной Власти по «Положению», которое при сем братски прилагаем для сведения Вашей Святыни, Священный Собор сим извещает Вас о всем, бывшем у нас, и просит всех Боголюбивых архипастырей, пастырей и православных наших братии в общении любви и мира молитвами своими споспешествовать устроению и утверждению Святой Церкви нашей.

Христос посреди нас», (с.34.)

Резолюция Собора

1. Поручить Президиуму Священного Синода, по получении оконча тельного извещения о сроке созыва Вселенского Собора, собрать общее собрание Священного Синода для избрания делегатов от РПЦ на Вселенский Собор.

2. Будущей делегации вменить в обязанность доложить Вселенскому Собору о современном положении Русской Церкви и тех обстоятельствах, которые вызвали некоторые изменения в нынешней практике Русской Церкви по сравнению с прежней, как то: по вопросам о брачном епископате и второбрачии духовенства.

3. Поручить означенной делегации представить Вселенскому Собору мнение русских богословов по тем вопросам, которые вызывают богословские разногласия.

Епископ Антонин и «Союз Церковного Возрождения»[65]

Читатели нашей работы обратили внимание на полное исчезновение с ее страниц имени Антонина Грановского.

Летом 1923 года, после ухода Антонина из состава Высшего Церковного Совета, он действительно уходит из «большой церковной политики».

Тихо и сумрачно в его монашеской келье в Богоявленском монастыре. Лишь изредка сюда заходят посетители: забредет сюда студентик-богоискатель, из тех, кто посещает религиозные диспуты, — поговорит о марксизме и религии; заедет провинциальный сектант — затеять состязание, уснащенное библейскими текстами. И снова тихо и одиноко в келье — гулко отдаются шаги в небольшом коридорчике, зайдет поставить самовар келейник, живущий напротив… И опять тихо, одиноко и мрачно у старого, больного владыки.

Богоявленский монастырь, в котором жил владыка, опустел — церковь закрыта, оставшиеся монахи ждут с минуты на минуту выселения, ходят молиться в уцелевшие церкви Китай-города — этого своеобразнейшего уголка старой Москвы, тогда еще сохранившегося в полной неприкосновенности.

И напротив, в Заиконоспасском монастыре — разгром: монахов выселили, вселили новых людей — с семьями, с детьми, с примусами.

Но церковь открыта, и в ней по-прежнему служит Антонин. Каждый день пересекает Никольскую улицу его высокая фигура.

В эти последние годы своей жизни он остался таким же: грубая монашеская ряса, черный клобук, панагия… Широкая седая борода, суровое лицо и большие проницательные умные глаза. «Необыкновенные у него были глаза, — вспоминал протоиерей о. А.Щ., — таких глаз я еще ни у кого не видел: умные, зоркие, молодые».

«Появляется Антонин в черной грубой рясе, с образком Пресвятой Девы на груди, его суровое лицо изредка озаряется улыбкой», — нехотя замечает большой недоброжелатель Антонина, заезжий аббат Д'Эрбиньи.

Он по-прежнему совершает длинные богослужения и говорит по несколько часов проповеди. Часто выступает епископ и на диспутах, хотя его имя затмевается именем Александра Ивановича Введенского, популярность которого достигает в это время зенита. 20-е годы XX века — это эпоха великих ораторов — и Антонин был первым из них.

Интересно сравнить оратора Антонина с оратором по имени А.Введенский. Противоположные во всем, эти два человека были противоположны и как ораторы.

В противоположность пылкому, эмоциональному А.И.Введенскому Антонин в своих проповедях очень редко апеллировал к чувству: говорил он ровно, спокойно и без выкриков и ораторских украшений. Никто, однако, не умел так заставить себя слушать, как Антонин. Громкий, мощный голос, отчеканивающий каждое слово, как бы гвоздями заколачивал мысль оратора в головы слушателей. Не слушать было невозможно, когда кряжистый, могучий старик говорил медленно, с оканьем, делая паузу после каждого слова: «Кадило… и кропило… и требник… должны т-теперь… отойти на задний план».

Трудно было не слушать, еще труднее было с ним спорить: непоколебимая уверенность слышалась в каждом слове, казалось, протопоп Аввакум воскрес из мертвых. Но это был Аввакум, возросший на дрожжах русской общественной критической мысли; универсальная образованность Антонина не уступала эрудиции Введенского. Спокойно, ясно, все тем же окающим, громыхающим голосом приводил он имена всемирно известных ученых, биологов, физиков, богословов. Легко и свободно, без запинки, цитировал их на трех языках. В этом не было ни щегольства, ни фатовства… Он вел себя в науке как в своем хозяйстве… И тут же, легко и просто, он спускался к обыденной жизни, приводя простые кухонные примеры, говоря языком, понятным каждой кухарке.

Блестящий популяризатор, епископ Антонин не боялся грубых, обыденных, неожиданных оборотов, сравнений, режущих ухо, привыкшее к тому, что о Боге говорят медоточивыми, елейными оборотами. Так мог говорить только глубоко религиозный человек, который видеть привык Бога не только в храме, но и в жизни, который сумел пронизать Им всю свою обыденную жизнь и быт.

Наибольшее нарекание вызывало у Д'Эрбиньи знаменитое в то время популярное объяснение Антонином догмата Пресвятой Троицы (сравнение с экипажем). Между тем это сравнение, несмотря на свою кажущуюся экстравагантность, живо напоминает святоотеческие образы — те времена, когда люди еще не заперли религию в стенах храма, окружив там Бога внешним почитанием — очевидно, для того, чтоб как можно реже вспоминать о нем в жизни. Пример Антонина близко напоминает сравнение св. Спиридона, епископа Тримифунтского, который на Никейском Соборе привел известный пример с глиняным горшком (глина, вода и огонь, соединенные в неразрывном единстве).

Антонин, проповедовавший в Москве 20-х годов, где улицы были заполнены пролетками, привел пример также из обыденной жизни. «Что такое экипаж? — спрашивал он. — Соединение трех: кучера, лошади и коляски. Отнимите одного из них — и экипажа не будет, ехать он не может… Вот вам пример триединства из обыденной жизни». Это многих шокировало, но запоминалось навсегда и было понятно каждой папертной сТарушке. И тут же неожиданный взлет: проповедник приводил другие примеры (из Канта и Гегеля) — и лились вдохновенные речи о Предвечной, гЛубинной Тайне Триединства.

Введенский имел много подражателей. Антонину подражать было немыслимо — так говорить мог только он один.