Читать книгу - "Проклятые поэты - Игорь Иванович Гарин"

Завещание-афоризм наставника о бессилии заполучить непреложность мирового всеединства счастливым «броском игральных костей» на сей раз было воспринято не как совет следовать по проложенной им дороге. Наоборот – как предупреждение о тупике, куда заводит чересчур истовое исповедание культурократической веры.

С явлением Малларме искусство окончательно перестало быть развлечением или сладостью – как оно переставало ими быть с Гомером, Данте или Шекспиром. Развлечение связано с наслаждением, легкостью, бездумностью: насладились – и остыли, насладились – и убили время. Здесь иное: наслаждение-подвижничество, наслаждение-тяжкий труд. Труд Сизифа.

Есть поэты, опускающиеся вниз, к другим. Есть поэты, возвышающие до себя и тем самым резко ограничивающие свой круг. После них все кажется наивным, пошлым, несовершенным. Так в музее вдруг наталкиваешься на Шедевр, после которого идти дальше – бессмысленно.

* * *

Я не был бы искренним, не сказав и этих последних слов о пределе и об отказе, доведенном до предела. По какому бы пути не идти – даже по пути самой чистой из поэзий – рано или поздно приближаешься к тупику исповедуемой эстетики. Доведенная до предела интеллектуальная изощренность снижает остроту и непосредственность восприятия – «Поминки по Финнегану»!

Я почитаю Андре Бретона, но прекрасно понимаю и Десноса, отказавшегося от крайностей прострации и сновидений, и Метерлинка, эволюционизировавшего от «Смерти Танжиля» и «Там, внутри» к «Сокровенному храму» и «Синей птице», и самого Джойса, усомнившегося в «Поминках» после толстовских «Смерти Ивана Ильича» и «Сколько земли человеку надо».

В отказе от публики – той публики, которая одним поколением раньше воспринимала выход каждой новой книги Достоевского, Толстого, Теннисона или Арнольда как событие, заключена какая-то болезненность заката, так напоминающая гибель великой империи под натиском гуннов. Разве не так иные поэты ухаживают за своими неприступными музами в башнях из слоновой кости, как император Гонорий холил своих любимых кур на лугах Равенны в то время, как Аларих подходил к Риму?..

Установка исключительно на эстетическую ценность произведения – симптом упадка. В этом смысле Малларме можно было бы назвать новым Каллимахом, если бы не породивший его дух отрицания, выходящий за рамки эстетики.

Но Малларме и не сводим к эстетству! Хотя я не знаком с социальными аспектами его эстетики, они, видимо, сводятся ко все той же формуле: все опасно в настоящем, все гибельно в грядущем. Ужасу истории Джойса и хаосу бытия Малларме предшествует христианское чувство апокалиптичности.

Поэт волен петь всё. Ибо когда появляются табу, исчезает поэзия. Сегодня поэты поют государственные теории так же точно, как раньше в их предшественниках пели соловьи и благоухали розы. На смену Иродиадам пришли Пруфроки, благоговение уступило боли…

Воздушные замки Сезанна строились из старого бидона, кухонного стола, которому давно пора в печку. И через них глядела сама жизнь. Он брал самое простое – и этим утешал. И вся живопись его была проста. И эта простота была мудрой простотой, простотой, которую порождает труд, непосильная усталость, мозоли и стертые до крови плечи. Значит, в самом простом и нехитром – есть жизнь и есть утешение. Сезанн был дорог тем, что прямо говорил, откуда надо искать правды.

Вот он плюрализм – искусства и жизни. Плюрализм в действии. Современники: Малларме и Сезанн…

Влияние Малларме на поэзию огромно; кажется парадоксальным, что почти преднамеренная герметичность рождает такой отклик. И речь здесь не только и не столько о круге Малларме – Дюжардене, Мореасе, Гиле, Бажю, Вьеле-Гриффене, Мерриле, Кийаре, Греге, Кане, Шарле Морисе, Ретте, к которым в 90-е годы примкнули Валери, Ренье, Самен, Риктюс, Луис, Жид, Клодель, Фор, Жамм, – речь о незримом колледже, охватившем весь мир, об универсальности влияний – от ушедших в социализм Бажю, Кийаре, Мерриле и до коллаборационистов фашистской оккупации. Здесь берут свое начало Мокель, Роденбах, Метерлинк, Верхарн, Сальмон, Милош, Фарг, Жакоб, Тибоде, Морон, Сула, Мишо, Шар, Булэ, Тардье, Ришар, Вальцер, Остен, Моравская, Руайе, Шерер, Руле, Кон, Аполлинер, Незвал, Неруда, Тзара, Сандрар, Кокто, Элюар, Навиль, Пере, Массон, Деснос.

Театральные и драматургические искания Йитса, носившие новаторский, модернистский характер, неотрывны от художественных экспериментов Малларме, Метерлинка, Ибсена, Крэга (в России начала XX века этим занимались Станиславский и Немирович-Данченко). В круг Малларме его ввел Артур Симонс, критик и поэт, блестяще знавший театральные новации Европы. Симонс знакомит Йитса с маллармистскими идеями синтетического театра и с «идеальной Мелисандой» Метерлинка – актрисой Жоржетт Леблан, одухотворенно читавшей стихи Малларме, Верлена и Метерлинка под музыку Форе.

Здесь же истоки многих наших поэтов: эзотерический мистицизм Вячеслава Иванова, скульптура слова Андрея Белого, изощренность Бальмонта, мотивы Нарбута, Северянина, Хлебникова, Брюсова, акмеизм Гумилёва, Мандельштама, Кузмина, Анны Ахматовой, Садовского, Городецкого, кларизм Волошина, открытия Марины Цветаевой – великой несчастной поэзии, которой сполна довелось познать все великолепие реального гуманизма…

С Малларме начинаются те полеты в незнаемое, те сполохи озарений, те сборы урожая бездн, о которых позже Рене Шар скажет: «Самые чистые урожаи зреют в почве несуществующего».

Мы можем жить лишь в приоткрытости, как раз на труднопроницаемой меже, разделившей тень и свет. Но мы неудержимо вброшены вперед. И все наше существо спешит на помощь этому головокружительному рывку.

Примечания

1

Гёте определял судьбу как таинственную мистическую силу, которую все ощущают, но которую не в состоянии объяснить ни один философ.

2

Только раз в жизни, на премьере «Эрнани», Теофиль Готье облачился в красный жилет и надел муаровую ленту вместо воротника, дабы шокировать публику. Увы, этого оказалось достаточным, чтобы многие годы за ним тянулась скандальная слава.

3

Здесь И. Анненским дан собирательный образ поэта, в котором угадываются черты нескольких реальных поэтов: Теофиля Готье (1811–1872) – «немного позже его видели в фойе Французской комедии, и на нем был красный жилет»; Шарля Бодлера (1821–1867) – «в промежутках позируя для Курбе» – известен портрет Бодлера работы Г. Курбе (1848); в лечебнице для душевнобольных умер Жерар де Нерваль (1808–1855), как и Ш. Бодлер.

4

Представитель «новой критики», автор исследования «От Бодлера к сюрреализму».

5

«Не нужно красок, только нюансы!» (Франц.)

6

Л. Тайад определял декадентов как «поколение, которое поет и плачет».

7

Псевдоним поэта Л. Л. Кобылинского.

8

Когда его наука дозреет до