Читать книгу - "В тесных объятиях традиции. Патриархат и война - Нона Робертовна Шахназарян"

также с обыденными представлениями о том, что «девушка — это точное подобие ее матери» (вымешана из того же теста, оценочные аналогии с лепешкой (pyuly lav a (phis a) huntsatz) и, более того, повторяет судьбу своей матери (mor pashary axchka pheshky kngne). Теми же соображениями преданности интересам семьи продиктованы нежелание выносить «сор из избы» при обсуждении отношений «свекровь-невестка»[146]. Таким образом, женское бытие, впрочем, как и мужское, скрупулезно выстраивается существующим культурным порядком. Строгий социальный контроль порождает жесткое самоограничение как женщин, так мужчин, которые выступают такими же (если ни большими) пленниками своих социальных ролей. При этом любые «девиации» вызывают резкую реакцию со стороны общества, неизменно приводя к конфликту индивида с его окружением. Однако меры воздействия на женщин при этом более репрессивны, потому что мужчина как вечно «смеющий» может противостоять (и это даже прибавляет ему очки мужественности), пусть даже это будет эскапизм, изоляция от своего окружения: «За несколько дней до свадьбы приятели[147]С. „по-дружески“ предупредили, что его невеста гуляла с другими. Мы ждали, что он расстроит свадьбу. Вместо этого он через несколько месяцев переехал в другой город, подальше от этих разговоров. При каждой встрече в мужском кругу ему намекали бы на это. Какой мужик такое вытерпит». Женщина в отличие от мужчины не мобильна. Социальное давление испытывают, безусловно, не только женщины, но условия и возможности противостояния существенно различаются — критерии иные, мягче, терпимее к мужчине. Существуют и другие менее конфликтные и подрывающие основы бытия выходы из конфликтных семейных ситуаций, когда акторы находят хитроумные возможности обойти складывающуюся не в их пользу «объективную реальность», при этом минимально повредив свой социальный престиж и статус семьи.

При этом, или как следствие этого, эгалитарная и традиционная модель семейного взаимодействия могут сосуществовать в рамках одной семьи — только эгалитарная в приватной, интимной сфере, традиционная — для посторонних глаз в публичной сфере, для демонстрации лояльности к «нормам» и поддержания престижа. Нередко обнаруживается разница между декларируемыми ценностями в поведении в мужской субкультуре и реальным, скрытым от посторонних глаз поведением мужчин. В семье в этом деле помогает мужчине жена и другие члены семьи, превращая все отношения в непрерывную игру, в процессе социальных взаимодействий определяя ситуации и сменяя одну маску на другую[148]. В расширенной семье с множеством старших членов, перед которыми также нужно соблюсти «правильные» гендерные иерархии, супруги затевают еще одну игру — как бы игру в игре. При этом жестко разграничивается сфера приватного (очень узкий круг членов семьи и ближайших родственников, лояльных по определению) от публичной, но сама приватная сфера может дробиться на сегменты. Элемент игры в соблюдении привычных статусов помогает избежать социального осуждения по различным поводам и в то же время дать послабление себе, выход эмоциям, скинуть груз правил вдали от посторонних глаз. В результате люди немалую часть своей жизни проводят как бы на сцене. И, понятно, совсем нежелательно, чтобы зрители проникали в закулисье и особенно в гримерную. Помощь мужчины по домашнему хозяйству, то есть по части «женской работы», если таковая оказывается, по возможности хранится в строгом секрете от окружающих. За счет этих нюансов сексизм в некоторых случаях на деле проявляется больше в речевых, чем поведенческих практиках и неизменно вычерчивает более брутальную картину взаимоотношения полов, чем это есть на самом деле. Так что внутрисемейные отношения, как правило, более гуманизированы, чем представляются неискушенному взгляду.

Ввиду этого факта следует принимать в расчет ситуативность поведения как мужчин, так и женщин[149]. Само поведение женщины превращается тут как бы в единицу измерения мужественности ее мужа. В этом смысле роль женщины в «строительстве» имиджа мужа вполне ясно осознается вплоть до вербализации посредством набора пословиц и метафор. Это поведение искусственного самоуничижения женщины компенсируется: кардинальной переменой поведения в приватной обстановке, где мужчина, наконец, может расслабиться и «снять маску»; прибавлением символических очков в общем объеме семейного капитала, одобрительными откликами окружающих. Иные «простодушные» мужчины и женщины вживаются в роль в той степени, что и дома придерживаются всех описанных условностей,[150] интериоризируя роль (маска прирастает к лицу). Следуя все тем же представлениям правильной маскулинности, некоторые мужчины (позволить себе это могут обеспеченные) запрещают своим женам работать на общественной работе. Это дополнительный маркер маскулинности, «я достаточно сильный мужчина, чтобы моя жена не работала ради денег»[151].

В данном случае последовательное принятие роли домохозяйки выступает символическим знаком материального благополучия и принадлежности к элите (в отличие от стратегий вынужденно безработных). Поскольку это считается «нормальным», более того, престижным (один из признаков процветания семьи), многие женщины остаются довольны своим положением. «Нормальная» женщина «должна быть» счастлива возможности не отвлекаться на думы о хлебе насущном, которым обеспечит семью муж, а заниматься домом и детьми. Но нередки случаи, когда удел домохозяйки не устраивает женщину. Собственно, оба состояния могут быть у одной и той же женщины в различные периоды жизни (уровень образования выступает как фактор). Существуют примеры компромиссного варианта, когда муж, используя свои связи, подыскивает «символическую» работу для жены, если она «уж очень просится».

Принципы «гегемонной маскулинности, или гипермаскулинности»[152] по-карабахски компонуются из следующих пунктов: добывание денег и их щедрое растрачивание; отрицание эмоциональности, суровость и даже некоторая грубоватость в общении; категорический отказ от выполнения «женской» работы, социальная активность; компетентность; обязательный список дон жуана, постоянный поиск сексуальных приключений для «нарциссическо-фаллического самоутверждения»[153], расценивание «нелегальных» связей[154] как побед. Эти настроения находят воплощение в желании уберечь жену даже от взглядов других мужчин. Такой подход легитимизирует постоянное пребывание женщины в доме. В итоге, разделение на приватную и публичную сферы в повседневной жизни «есть механизм исключения женщины из публичного мира и политического дискурса, в результате которого она оказывается немой»[155].

Распределение социального пространства в карабахской традиции таково — шенамач (shenamach)[156]для мужчин и квартал-таг (thagh) для женщин, детворы и стариков. Женская солидарность осуществляется через регулярное общение на квартальных посиделках[157]. Посиделки открывают взору фасадность и демонстративный характер женской субкультуры, являясь своего рода трибунами для женщин. Именно здесь и формируется то, «что сказали и что подумали люди». Женщина на протяжении всей своей жизни (в традиционалистской среде) должна доказывать свою состоятельность как хозяйки, жены, матери. Вся повседневная жизнь приобретает скрытый или явный окрас соревнования. На вечерних женских посиделках — зимой в чьем-нибудь доме, летом во дворе на лавочке — персонализированно обсуждаются насущные вопросы: морали, ведения хозяйства (мастерства в вывешивании белья[158], чистоты «территории»