Читать книгу - "Москва: архитектура советского модернизма. 1955–1991. Справочник-путеводитель - Анна Юлиановна Броновицкая"

Но строительство началось лишь три года спустя, что объясняется тем, что проект представлял собой набор картинок, по сути, перерисованных из американских журналов. Внешний облик и планировка здания «Гидропроекта» – близкая реплика нью-йоркского Ливер-Хауса (бюро SOM, 1952), вызвавшего волну подражаний во всем мире. «Рабочие залы» открытого плана, кафетерии для сотрудников, набор общественных помещений в стилобате (включая спортзал и эффектно оформленную столовую), внутренний дворик и открытое кафе на эксплуатируемой кровле создавали совершенно новую рабочую среду для сотрудников института, который тоже нуждался в десталинизации. Хотя формально «Гидропроект» был образован в «оттепельном» 1957 году, он вобрал в себя одноименную проектную организацию МВД – проще говоря, подразделение ГУЛАГа, ведавшее сооружением каналов и других гидротехнических сооружений.

Проблема была в том, что никто не знал, как превратить симпатичные картинки в 25-этажное здание из стекла и бетона. Оказалось, например, что стоящая на развилке крупных магистралей прямоугольная башня подвергается значительным ветровым нагрузкам, рассчитывать которые тогда в СССР умели немногие – поэтому соавтором здания стал инженер Виктор Ханджи, к тому времени уже разработавший несущие конструкции Останкинской телебашни. Но совсем непонятно было, как обеспечить комфортный климат внутри здания. Разместив несущее ядро и все коммуникации в центре объема и сделав большинство внутренних перегородок прозрачными, архитекторы добились максимального проникновения дневного света в рабочие помещения, но вот с вентиляцией, солнцезащитой и регулированием температуры так и не разобрались. Точнее, соображения экономии перевесили соображения комфорта. Конвекторы поддерживали «дежурную» температуру в 8 градусов, в рабочие часы подключалась приточная вентиляция, догонявшая тепло до 16 градусов. Летом та же приточная вентиляция должна была охлаждать и увлажнять воздух «без установки дорогостоящих систем кондиционирования». Но с этой задачей она не справлялась. В результате зимой в здании было холодно, летом мучительно жарко, а кабинеты оказались заполнены стыдливыми тазиками с водой.

Вход. Около 1970 года

Боковой фасад

Сэкономили и на лифтах. Их было 6, скоростных и вместительных – на 14 человек каждый, что, по идее, должно было обеспечить доставку всех 4 тысяч совслужащих за 10–12 минут наверх и такую же быструю эвакуацию вниз. Но для выполнения этого плана проект предусматривал принудительный график начала и окончания работы (два потока с интервалом в 15 минут), а также принудительный график работы самих лифтов: в первом потоке все 6 лифтов работают с 1 по 14 этаж, а во втором потоке – с 14 по 25 этаж. Кое-что от ГУЛАГа осталось все же и в новой архитектуре.

SOM. Ливер-Хаус, Нью-Йорк. 1952

Фото около 1970 года

«Гидропроект», высота которого продиктована градостроительной композицией, так и не стал полноценным небоскребом – сложно организованной инженерной системой. А нейтральный и слишком скромный для такого положения внешний облик предопределил превращение его фасада в сплошной светодиодный экран с рекламой в 2013 году. Впрочем, это тот редкий случай, когда трансформация воспринимается не как насилие над первоначальным образом, а как логическое его развитие. Навес над входом рухнул после сильного снегопада в феврале 2019 года. Как и в других подобных случаях, при восстановлении формы поверхность «модернизировали» – современная плитка не очень хорошо сочетается с модернистским полетом.

Интерьер рабочего зала

Перспектива

17. Ансамбль Нового Арбата (в 1964–1994 годах – проспект Калинина) 1961–1968

АРХИТЕКТОРЫ М. ПОСОХИН, А. МНДОЯНЦ, Б. ТХОР, А. ЗАЙЦЕВ, В. ЕГЕРЕВ

ГЛАВНЫЙ ИНЖЕНЕР Л. ГОХМАН

ГЛАВНЫЙ КОНСТРУКТОР Ю. РАЦКЕВИЧ

Самый радикальный жест модернистского градостроительства, реализованный в Москве. Советская версия торговой улицы, воплотившая преимущества централизованного планирования

Новый Арбат – самый радикальный жест модернистского градостроительства, реализованный в Москве. Прорезав нежную ткань арбатских переулков широкой прямой магистралью и воткнув туда 22-этажные здания, перекрывающие горизонт крупными прямоугольными мазками, а не истончающимся к небу резным силуэтом, как сталинские высотки, архитекторы переступили порог, за которым пришлось остановиться. Но в начале 1960-х, когда были опубликованы первые варианты проекта Нового Арбата, протестов они не вызвали. Единственная дискуссия по их поводу касалась допустимости использования для возведения многоэтажных зданий не только типовых железобетонных элементов, но и идеологически сомнительного монолитного железобетона (решили, что для верхних 16 этажей подойдут стандартные элементы, а для нижних шести все же придется местами применять монолит).

Дело не только в том, что за сорок с лишним лет советской власти граждане отучились выражать свое мнение по какому-либо поводу без команды сверху. Параллельно они привыкли к мысли, что старая застройка Москвы, да и остальных городов, доживает свое в ожидании дня, когда появится возможность заменить ее на новую. Все советские планы реконструкции столицы начиная с «Новой Москвы» 1923 года предусматривали сохранение лишь отдельных памятников архитектуры. Все остальные дома «вырабатывали ресурс» и ветшали без ремонта, так что за несколько десятилетий пришли в самое жалкое состояние. Но когда была продемонстрирована реальная возможность тотальной замены городской среды средствами индустриального строительства, стало страшно всем, включая лиц, принимающих решения. Вскоре после завершения в 1968 году первой очереди Нового Арбата были введены высотные ограничения на строительство в центре города. Вторую очередь – от Арбатской площади до Кремля – строить не стали, проведенный в 1966 году конкурс на радикальную реконструкцию центра Москвы остался без последствий, в 1973-м значительную его часть покрыли заповедными зонами.

З. Розенфельд и др. Проект застройки Нового Арбата. 1940

В начале же пути настроения были совершенно иными: грядущее появление на месте узких, кривых переулков и перенаселенных, зараженных тараканами и клопами трухлявых домов суперсовременного проспекта виделось чрезвычайно позитивной переменой. Тем более что район должен был быть жилым и экспериментальным, провозвестником того, как будет устроена жилая среда при коммунизме. «Перенесение основных транзитных транспортных потоков из глубины застройки даст возможность создать два больших микрорайона, – рапортует в 1963 году Ашот Мндоянц в журнале “Строительство и архитектура Москвы”. – Благодаря комплексному решению градостроительных задач жизнь населения в укрупненных микрорайонах организуется по-новому, значительно улучшится». И действительно, рисуемая картинка выглядит соблазнительно: инфраструктура обслуживания должна была включать не только магазины, кафе-рестораны и кинотеатры, но также детские сады с яслями, библиотеку, парикмахерскую, домовую кухню, а в домах были предусмотрены