Читать книгу - "Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин"

Это «прелести». А к этим прелестям разобрать природу, как антитезу человека, его соперника и врага. И наконец, природу на службе у человека.

* Прелесть - здесь (церк).: соблазн.

71

Момент гармонии, когда природа это весь человек и весь человек есть природа.

Вот это все понимание природы и дать в «Канал», и момент равновесия природы и человека дать во исполнение: «да умирится же с тобой и покоренная стихия» (т. е. что канал построен).

Самое же главное, это надо изобразить стихию человека (стихию сознания) рядом со стихией воды и другими стихиями в естественной борьбе.

Итак, наметим картину взаимоотношений человека и природы, которые должны быть показаны в «Падуне».

Нескромные свидетели. Читаю воспоминания Ильи Толстого и думаю о детях, как о нескольких свидетелях нашей жизни. Вот мой Лева тоже - что-то ведь напишет о мне, а что? если и десять минут при жизни моей не может осмелиться искренно что-нибудь сказать, и понимает моё всё по мерке на свой аршин.

6 Марта. Преждеосвяшенная.

Начинаю «Падун» писать, т. е. рассказывать в образах, доступных в понимании всем возрастам, как «Кладовая солнца», о своих переживаниях и мыслях в отношении человека и природы. Сутулов и Анна будут раскрытием Митраши и Насти, но только ввиду сложности задачи надо пуще пригвозживать их к быту. Способ писания будет такой: продирать намеченную главу во что бы то ни стало, только чтобы дойти до сцепки со следующей. Все дело в сцепке.

Прислали на отзыв рукопись Григорьева о Горьком для детей. Григорьев, не имея ни малейшего чувства поэзии, в своих книгах пробует обойтись без нее, и его проза движется не поэзией, а вроде как бы особыми григорьевскими щелчками. Щелк! и видишь в словах, как в зеркале, самого Григорьева. Так он не пишет, а щелкает. Думаю, что все в писании начинается от музыки: это от музыки взмывает стихами поэзия и, сгущаясь, утверждается в прозе. Так и

72

река бежит: берега - это проза, а все что бежит в берегах - это стихи.

Володя сказал об этой книге, что в ней сказывается старческое многословие. Старость тут ни при чем, потому что у Григорьева никогда в словах не было поэзии, и проза его была деревянная. Это один из мучеников литературы, мнящий заменить поэзию честным делом.

Дня три уже хозяйничает у нас К.Н. Барютина, и очень хорошо, так спокойно и приятно. И все у нее выходит хорошо, потому что в хозяйстве она понимает его служебное назначение и сама определяется слугой. А вот теща в хозяйстве - это барыня, ее дело распоряжаться, властвовать. Но слуг-то нет для нее, и вот бедная теща сидит, как рак на мели. Вспоминается доктор в Пушкине: тоже король без штанов с одной претензией на трон. В этом свете разделения всех по природе на слуг и господ стараюсь понять себя и Лялю (мы похожи): мне кажется, что по природе своей мы господа, но мы сознательно отказались от господства, и через это мир подданных сам к нам пришел, и мы, совсем не думая, и даже отрицая господство, стали царями, мы с ней не слуги, не господа, мы - цари.

Сегодня годовщина смерти Шишкова. Мне придется выступать.

Группа русских писателей (кровь не в похвальбу, а в необходимость). Смирение. Юмор. Детское Село - годы - томы (жизнь писателя). Ленинград подрезал. Я понял: не тот! Но он скрывал. Привыкли: нет, кажется, ничего, тот. И юбилей. Это произошло. Последний разговор: - Но ведь хотелось утешить, и стыдно: нет утешения. Это так. Его нет больше. Примем это - нет, и нет утешения. Кто на очереди? Утрата обогащает сознание. Впервые видишь человека.

Выступал, может быть, и неплохо: некоторые поняли. После слов: русская литература всегда была литературой совести, а в Европе было произнесено: «совесть - химера», кто-то даже крикнул: «верно»!

73

Только в общем эта речь была ни к чему, потому что понимающих и сочувствующих людей было мало. В конце концов, мне было стыдно. Ляля сказала, что талантливых было только трое: чтец Орлов, пианистка Юдина и я. Но зато бездарных! особенно какой-то профессор истории из евреев, до того самовлюбленный и глупый, что пока говорил, покрылся густой короткой шерстью и, переливаясь, блестел под электричеством.

7 Марта. Солнце и вчера и сегодня, хотя и не на весь день. Собираемся в воскресенье ехать в «Поречье», в дом отдыха. Внутри себя разбегаюсь на взлет - писать «Канал». Дал бы Бог одним духом промахнуть как-нибудь сразу, как «Кладовую солнца».

В нынешний сезон сделано: 1) Кладовая солнца. 2) Старый гриб («Мурзилка»). 3) Дружба («Вокруг света»). 4), Любимая земля («Огонек»). 5) Маленькие рассказы («Огонек»). 6) Собаки (книга). 7) Родники Берендея (книга). 8) Школа радости («Смена»). 9) Милочка («Сов. женщина»). 10) Выступление в Наробразе. 11) Выступление, фольклорная секция ССП. 12) Выступление, годовщина смерти Шишкова.

Депутат. Начальное насилие (выборы). Депутат оправдал насилие, жизнь стала лучше. Мало-помалу начальное насилие перешло в сознание должного, необходимости, равное свободе. Население полюбило своего депутата.

Искренность есть чувство момента преходящего, временного. В этот момент Искренний совершил в согласии с моментом ряд поступков, которые для следующего момента будут ложными: искренний лжет.

Ляля сейчас находится в состоянии особенной нежности к матери: сюсюкает, требует абсолютной тишины. «Вот, Ляля, - сказал я ей, - ты это сердцем постигаешь, что раз мать засыпает, то нужна тишина. Пойми же через

74

это самое, что когда я пишу, то это требует такого же с твоей стороны отношения, как если мать засыпает». Она ужасно обиделась, раскричалась, расплакалась.

8 Марта. Голубой рассвет. Черный крест. На перекладине креста притулилась галочка. Луковица под крестом черная, а купол ободран, и сквозь проволоку розовеет заря.

Господи, Владыко живота моего!

Молюсь и вспоминаю о том, как молились ученые, переступая в новый атомный век. Так же точно молились, как дикари у своих вигвамов, как и мы тоже молимся о том, чтобы наше дело, в котором все мы невольны, пошло на добро людям.

Вчера приходила М. А. Ее спросили: - Вы не пробовали в церковь сходить? - Пробовала, - ответила она, - и не могла молиться, ушла.

Эта раскольница, в точности моя старуха из «Падуна». Смотри на нее, Михаил, и пиши, смотри и на этих ученых во главе десятков тысяч рабочих, не понимающих, что они делают.