Читать книгу - "Путешествия англичанина в поисках России - Николас Бетелл"

и я предпочел бы, чтобы такой человек поблагодарил меня, а не отругал. Я утешаю себя мыслью, что после всего, что он вынес, он не мог остаться спокойным и рассудительным человеком умеренных взглядов, способным договариваться. Его друг Лев Копелев однажды сказал мне: «Восток есть Восток, а Запад есть Запад. Вы не дождетесь, что Солженицын будет вести себя беспристрастно, как западный интеллектуал». Он стоит на том, что, по его мнению, является принципиальным, и понятие допустимого компромисса для него неприемлемо. Если бы он был другим, КГБ, наверное, сломал бы его уже много лет назад или хитростью обратил в человека, покорного власти, как это было проделано с миллионами других — и смелых, и малодушных. Весь его гнев, ранее направленный на КГБ, обрушился на нас, правда не надолго. Он оставил нас в покое с нашим переводом и нашими гонорарами на двадцать с лишним лет. Думаю, что столкновение с нами было одним из самых незначительных среди его многочисленных конфликтов, да и других дел у него хватало. А, может быть, он оценил слабость своей позиции в деле против нас.

Во всей этой истории сильно пострадал Александр Дольберг. Сейчас только безумный мог бы предположить, что он когда-то был агентом или чем-то обязан КГБ. И все же нападки со стороны «Прайвит ай» на долгие годы принесли ему неприятности, от которых он полностью не оправился. Суд признал измышления против него клеветническими, но они так и не были по-настоящему опровергнуты. Еще одной долговременной жертвой оказался Павел Личко. Его жена Марта рассказывала: «Павел отказался давать людям из КГБ показания, которых они добивались. Он восхищался Солженицыным, и нас обоих глубоко оскорбило предположение, что Павел мог желать ему зла. Для нас навсегда останется тайной, кто и почему состряпал это дикое обвинение».

Солженицын — человек, которому Личко предположительно нанес вред — после 1974 года спокойно и безбедно жил на Западе, почитаемый миллионами людей как герой и пророк. Личко же наоборот заплатил страшную цену за свое мимолетное участие в литературной политике. И дело не столько в восемнадцати месяцах тюрьмы. За освобождением в 1972 году последовали годы изнурительной болезни. На Западе его называли агентом КГБ. В собственной стране продолжали травить за то, что он работал на западную разведку. Он был зернышком между жерновами «холодной войны». Работу в Словакии ему больше не предлагали. Скандал постепенно затих, но Личко уже не смог занять какое-то положение в неосталинистской системе, сформированной после 1968 года. Он и его жена ни разу не связались со мной за восемнадцать лет, прошедших от его ареста до смерти в 1988-м году. А я знал, что мне брать на себя инициативу нельзя, так как этим я мог подвергнуть его опасности. Любой шаг с моей стороны, даже простая почтовая открытка, рассматривался бы словацкой полицией как попытка восстановить шпионскую сеть.

Личко с надеждой ждал, когда же изменится политическая ситуация, хотя бы для того, чтобы подать в суд на журнал «Тайм» за то, что тот в декабре 1970 года назвал его советским агентом, но сам становился все мрачнее и слабее здоровьем, и умер ровно за год до начавшейся в ноябре 1989 года «бархатной революции», которая бы его реабилитировала. В августе 1990 года Верховным судом Братиславы с него было снято обвинение в антигосударственной деятельности. В феврале 1991 года меня пригласили в Братиславу, где новый демократический директор словацкого телевидения, Роман Калиский, принес мне извинения за то, что его сотрудники в 1972 году назвали меня британским шпионом и «врагом». В марте 1991 года в эфир вышла телепередача, рассказавшая правду о моей роли в тех событиях и опровергшая фильм «Кто вы, лорд Николас Бетелл?», который секретные службы заставили работников телевидения показать 7 февраля 1972 года.

В свете того, что происходило с Личко с момента его ареста в сентябре 1970 года до его смерти в нищете в ноябре 1988 года, было бы полным абсурдом допустить, что он когда-либо работал на КГБ. Он мог бы навредить Солженицыну, если бы захотел, и извлек бы из этого выгоду, но он этого не сделал. Напротив, он остался верен человеку, оскорбившему его. И коммунистическая Словакия заставила его страдать за эту верность, тогда как западные советологи не оценили его заслуг.

Солженицын ставил перед собой долгосрочные цели, и тем, кто оказывался на пути к этим целям, иногда приходилось платить за это. Он со всей откровенностью признает это в книге «Бодался теленок с дубом», где пишет о 1971 годе: «Я… ощутил его как проход полосы затмения, затмения решимости и действия. Я не заступился за Буковского, арестованного той весной. Я не заступился за Григоренко. Ни за кого. Я вел свой дальний счет сроков и действий»[26].

Даже журналист Оберон Уо, чьи разоблачения «козней КГБ» в сентябре 1970 года вызвали всю эту бурю, под конец разочаровался в человеке, которого он с таким рвением защищал. «Какое-то время он (Солженицын — прим. авт.) был моим кумиром…» — записал он в своем дневнике в мае 1983 года[27]. Но пелена спала с его глаз, продолжал он, и он стал замечать религиозную и национальную нетерпимость, которая побуждала его прежнего кумира критиковать отсутствие духовности у иностранцев на Западе почти так же ожесточенно, как он критиковал советский коммунистический строй у себя на родине.

4. После «Последней тайны»

Я был сыт по горло историей с Солженицыным и еще больше — историей с правительством Хита. С 1972 по 1974 год я посвятил себя проекту, который, как я надеялся, заставит меня их забыть. Это была книга о насильственном возвращении нескольких миллионов советских людей в ежовые рукавицы Сталина в 1945 году по условиям ялтинского соглашения, заключенного в феврале того же года. Этот факт не был широко известен, и мне о нем впервые шепотом рассказали в 1958 году мои русские, бывшие советские, преподаватели в Крейле. Мне сразу стало ясно, что вопрос этот спорный, хотя я и понятия не имел, насколько спорным он обернется в конечном счете и сколько времени этот спор будет продолжаться. Выбор этой темы для книги никак не был связан с моей причастностью к работе над произведениями Солженицына. Наоборот, я надеялся, что она уведет меня подальше от всепоглощающего влияния великого писателя.

Но кажется, уходить от неотступного присутствия этого человека было слишком рано. Солженицын, когда я еще ничего о нем не знал, тоже изучал эту тему. И если