Читать книгу - "Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 2 - Петр Александрович Дружинин"

товарища Сталина, нанесла значительный вред на идеологическом фронте, что оказало свое влияние на работу Ленинградского университета.

Бывший ректор университета Вознесенский постарался многое сделать в деле засорения кадров Ленинградского университета троцкистско-зиновьевскими и другими враждебными элементами; в деле притупления партийной бдительности и разложения партийного актива; в деле создания обстановки семейственности, подхалимства и зажима самокритики.

Поэтому совершенно не случайно, что на экономическом факультете долгое время орудовали враждебные элементы, так называемые профессора, – Рейхардт, Некраш, Розенфельд и другие. На восточном факультете долгое время в качестве декана подвизался разоблаченный враг народа Штейн. В качестве руководителя кафедры русской литературы (на филологическом факультете) оказался безродный космополит профессор Гуковский (репрессированный органами государственной безопасности в этом году). ‹…› Более того, в 1947–1948 году заместителем секретаря парткома работал Деркач, ныне репрессированный.

Кроме ныне разоблаченных и изолированных органами государственной безопасности нашли себе убежище в университете такие псевдоученые, как неразоружившийся идеолог космополитизма и воинствующего формализма в литературоведении Эйхенбаум, Жирмунский, дебютировавший в науке как откровенный мистик и идеалист (филологический факультет), космополит Трауберг, эстетствующий идеалист Пунин, космополит Лурье (исторический факультет); Шахнович (философский факультет) и ряд других. ‹…›

Как могло случиться, товарищи, что в Ленинградском университете, в одном из крупнейших центров подготовки педагогических и научных кадров, орудовали все эти и другие враждебные элементы?

Это могло случиться, прежде всего, потому, что была притуплена политическая бдительность у некоторых коммунистов, был предан забвению большевистский принцип подбора и расстановки кадров. Бывшее руководство университета сознательно игнорировало сигналы рядовых коммунистов, систематически глушило критику и самокритику, создавало обстановку семейственности, самолюбования, преклонения перед “авторитетами”, развращало актив всякого рода банкетами и подачками.

Антипартийная деятельность Вознесенского сказалась и в том, что он всячески насаждал местничество, противопоставляя университет министерству и правительству, старался привить у работников университета чувство пренебрежения к государственной дисциплине.

Всем известно, что университет долгое время проводил занятия по своим собственным программам, а заниматься по московским, то есть всесоюзным, считалось признаком плохого тона. ‹…›

Враждебная антипартийная группа Кузнецова, Родионова, Попкова и др. поддерживала эту антигосударственную практику в Ленинградском университете.

Когда партийная организация университета, после исторических указаний Центрального Комитета партии по идеологическим вопросам, поставила перед старым руководством горкома вопрос об удалении из университета ряда враждебных элементов, в том числе ныне репрессированных Розенфельда, Штейна, Раутбарта и других, – Синцов не дал на это согласие. И они были уволены только при поддержке работников Центрального Комитета партии и Министерства высшего образования. ‹…›

Партийная организация университета в текущем году проделала значительную работу по очищению университета от враждебных и сомнительных элементов, по разоблачению и вскрытию всякого рода идеологических ошибок в научных работах нашего профессорско-преподавательского состава. В текущем году, особенно после февральского пленума обкома и горкома ВКП(б), резко возросла политическая активность коммунистов и повысилась партийная бдительность. Только потому нам удалось разоблачить и очистить университет от всякого рода Штейнов, Розенфельдов и других. Только с политико-экономического факультета за год было уволено 42 человека; с философского – 12 человек.

Враждебные элементы, долгое время орудовавшие в Ленинградском университете, под прямым покровительством бывшего ректора Вознесенского, нанесли большой вред делу подготовки и воспитания молодых специалистов»[1243].

После «Космополитов»

В начале 1950 г. А. А. Фадеев выступил на XIII пленуме правления ССП СССР с докладом на традиционную тему – «О задачах литературной критики». Генеральный секретарь ССП, в частности, сказал:

«Вся борьба, которую наша партия вела против антипатриотической группы критиков, против безродных космополитов, – это была борьба за утверждение самого передового принципа искусства – ленинского принципа партийности, ибо только на основе этого принципа расцветает само искусство. Нам нужно всегда помнить, что мы создаем литературу нового общества, литературу коммунизма. Этим объясняется, почему партия повела нас на борьбу против проявлений космополитизма в области литературы, почему эта борьба, несмотря на то что космополитов безродных было не так много, носила довольно ожесточенный характер, почему она охватила почти все наши республики. Она велась и на Украине после разгрома там буржуазного национализма, она докатилась сейчас до наших республик в Прибалтике.

И пусть безродные космополиты не думают, что это была какая-то временная кампания.

Этой борьбой во всех ее проявлениях партия расчистила путь для дальнейшего подъема художественной литературы и литературной критики»[1244].

Теми, для кого партия «расчистила путь», стали и «люди 49‐го года» – А. С. Бушмин, Г. П. Бердников, А. Г. Дементьев… Воспользовавшись политической ситуацией, они добились своего – вышли на иной уровень своей карьеры и далее продвигались уже более гуманными способами.

Было бы опрометчиво думать, что, разделавшись с «безродными космополитами», руководство страны успокоится: о покое оно даже не помышляло, а потому идеологический ошейник своему народу не ослабляло ни на мгновение…

Уже на волне борьбы с космополитизмом знаменем этой борьбы стал Н. Я. Марр[1245]. Именно в связи с этим нападки на «проработанных» ранее ученых летом 1949 г. продолжились с новой силой. Уже на ниве языкознания.

«Особенно попало зачисленным в “космополиты” В. М. Жирмунскому и Б. А. Ларину. Осторожному и часто шедшему на уступки В. М. Жирмунскому[1246] тем не менее фатально не везло. Только его перестали прорабатывать за литературоведческие труды, как взялись за его лингвистические работы. В еще довоенной его книге обнаружили упоминание об архаичности синтетического строя русского языка сравнительно с аналитическими английским и французским (тезис, общепринятый в науке и отвергавшийся лишь Марром, причем не по политическим мотивам). Теперь это рассматривалось как то, что Жирмунский “умаляет исключительные достоинства, мощь, красоту и величие русского языка”, его работа “отравлена ядом космополитизма”. ‹…› Профессор Б. А. Ларин много лет изучал ценнейшие материалы свидетельств иностранцев о русском языке XVII в., издав в том числе первую грамматику русского разговорного языка Г. Лудольфа. Теперь все это было объявлено “низкопоклонничеством перед Западом”»[1247].

30 июня 1949 г. в газете «Культура и жизнь» В. М. Жирмунского «отметил» и погромщик от языкознания Г. П. Сердюченко:

«Слепо следуя реакционерам-шовинистам в науке, проф[ессор] В. Жирмунский в своей работе “Развитие строя немецкого языка” выявляет, что “языки французский и, в особенности, английский могут служить примерами гораздо более последовательного развития анализа”. И далее, обращаясь непосредственно к русскому языку, он пишет: “Напротив, современный русский язык представляет в этом отношении более архаический тип, в основном сохраняющий флексию, несмотря на наличие элементов аналитической структуры (предлогов, вспомогательных глаголов)”.

Прогресс в языке проф[ессор] В. Жирмунский склонен видеть лишь в изменении его грамматической техники, считая подобный “прогресс языка” отражением “прогресса мысли”. Находясь в плену у