Читать книгу - "Наброски пером (Франция 1940–1944) - Анджей Бобковский"

«право», «демократия», «личность», стало невозможно без множества комментариев, без определения интеллектуальной позиции говорящего, его доктринальной принадлежности, религии, происхождения, деда, отца, мамы, личной привязанности, марки используемой зубной пасты, часто снящихся снов и размера обуви. Без комментария каждое из этих понятий может означать тысячи различных вещей, миллионы свобод и миллиарды прав.

Я ищу место для купания. В маленьких речках, протекающих среди холмов, нельзя плавать. Хозяин гостиницы показал мне на карте маленькое озеро в 5 км отсюда. Ближе к вечеру поехал туда. После получасового поиска я внезапно будто попал в другой мир. Лесная тропинка расширилась и превратилась в котловину, а растущие с обеих сторон большие буки закрыли небо. Дни становятся короче, здесь была почти ночь. Через некоторое время я наткнулся на старую и полуразрушенную мельницу, дремлющую у подножия высокой насыпи, которая пересекала котловину. По насыпи струился узкий ручеек и, теряясь в развалинах мельницы, спокойно и тихо вытекал из-под развалившихся стен. Я поднялся на насыпь. Закрытое с обеих сторон лесистыми холмами, у подножия насыпи спало тихое озерко. Небо было пепельного цвета, был уже поздний вечер, царила влажная жара. Температура и запах оранжереи. В этой полной, абсолютной тишине, в затерянном уголке, среди буйной и сочной зелени мне показалось, что я внезапно перенесся на несколько миллионов лет назад, в эпоху динозавров и других мезозойских чудовищ. Впечатление было настолько сильным, что на мгновение я подумал о странных рыбах, которые должны быть здесь и которых нет больше нигде.

Справа протянулся небольшой каменистый пляж. Камни были красноватыми, среди них полно черных сухих подушечек с длинными шипами. На берег выброшено странное водное растение. Вода была розоватой. В центре озера что-то булькнуло, а с другого конца, полностью скрытого листьями водяных лилий, доносились таинственные хлюпающие звуки. И опять на середине озера на поверхности воды мелькнула рыба и бесшумно, как ножом, разрезала ее. Со дна поднимались пузырьки газа и лопались на поверхности. Я стоял на берегу, наблюдая и слушая. Все здесь было потусторонним. Первый раз во Франции я не чувствовал себя как в парке. Несмотря на странный страх и дрожь отвращения, что-то тянуло меня в воду. Я снял шорты и майку. Я стоял нагишом, дрожал и боролся с отвращением. Прикосновение рукой к плавающему стеблю я ощутил так, словно коснулся змеи. По моему позвоночнику пробежала волна озноба. Вода была теплая, нагретая. Я обрызгался, проверил, не торчит ли что-нибудь на дне, и, как торпеда, поплыл кролем на середину.

Через несколько секунд я уже «освоился». Я оплыл все озеро вокруг. Иногда только, когда я задевал ногой о нижний слой ледяной воды, мне становилось беспокойно. Казалось, что я в другом мире. Вода, ночь, таинственное очарование, молчаливые деревья, темные тучи и душный воздух проникли в меня до такой степени, что я почувствовал себя творением, частицей этой темной природы. Как и тогда, когда меня отвезла в море рыбацкая лодка, и я отцепился от нее в нескольких километрах от берега и возвращался один в лунную ночь, плывя два часа, так и здесь я снова почувствовал первичную силу жизни: бурлящую и пульсирующую кровь, чудесную работу мышц и каждый удар сердца. Каждая часть моего тела не была частью, она была мной. Я лег на воду и видел только темные облака, медленно и плавно скользящие по небу. Я пил до дна это невероятное блаженство жизни. Когда же любишь Бога сильнее, если не в те моменты, когда человек «настолько» чувствует себя его творением? Тем самым удачным творением природы, эволюция которого безгранична, которому столько всего предстоит достичь, чтобы стать Человеком. В такие короткие моменты я молюсь не мыслью, не словами, а всем своим существом. Я чувствую жизнь.

Я вышел на берег, отряхнулся, как собака, и оделся. По лесным и полевым дорожкам вернулся домой. Весь вечер мы с Басей разговаривали об «Олимпийском диске» Парандовского. Его гуманизм я впитывал с самого раннего детства. И, возможно, поэтому чувствую себя немного несчастным в такие времена…

15.8.1943

После обеда мы садимся на велосипеды, едем на озеро и сидим там до вечера. Здесь очень красиво. Каждый день мы открываем что-то новое: странное водное растение, огромные папоротники или заросли ежевики, которыми объедаемся после купания. Чаще всего мы здесь одни, иногда только какой-то старик косит на берегу жесткую траву на подстилку для скота. Когда солнце катится к закату, половина озерка погружается в тень. На листьях водяных лилий сидят серебристо-зеленые лягушки, квакают или чавкают в мертвой тишине жаркого вечера. Небо бледно-голубое, а вода спокойная и гладкая, как голубое зеркало, на которое слегка подули. Нежная дымка приглушает цвета. Мы плаваем вместе вдоль всего озера и сохнем на большом розовом камне. Бася сидит под зонтиком. Мы купили его за 14 франков в маленьком магазинчике в соседнем городке. Удивленные такой низкой ценой, мы узнали, что зонтики лежат на складе с 1912 года. Пожилая мадам показала нам накладную. Они стоили тогда 3 франка.

Часы здесь длинные и спокойно следуют движению солнца, как и полагается. Сегодня воскресенье. Но мы не пошли в церковь. Здешний настоятель — священник, по происхождению ирландец. Его зовут Каннингем. Он сохранил ненависть ирландца к Англии вместе с последними каплями крови этих прирожденных мятежников. Англичане утверждают, что первым словом ирландца, с которым он приходит в наш мир, является «нет». Местный священник считает, что поскольку Англия находится в противоположном лагере, то сам факт дискредитирует лагерь до такой степени, что стоит посочувствовать немцам. Он завуалированно произносит пронемецкие проповеди, а если не пронемецкие, то в любом случае антиангло-американские. Мэр вообще не здоровается с ним и сказал мне на ухо, что «il pourrait être plutôt un sultan qu’un prêtre...»[767]. Кроме того, причетник звонит в колокола так, что волосы встают дыбом и хочется скрежетать зубами. Церковные колокола — ведь тоже инструмент.

Сегодня к нам присоединился граф де Р. Он одолжил велосипед, и мы поехали на озеро вместе. Замечательный человек. Вся вторая половина дня прошла под знаком его остроумия. Мы купались, а он ходил по берегу и рассказывал нам о здешних местах, которые он знает с детства. Мы изучали странное подушкообразное растение. В некоторых регионах его вроде даже едят. Граф де Р. разрезал ножом одну из подушечек и прочитал нам «научную» лекцию. Это была сплошная и потрясающая пародия на профессоров — глупых и напыщенных, которые, к сожалению, среди людей науки не редкость. Он отлично уловил тон, сухую и не