Читать книгу - "Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону - Виктор Васильевич Петелин"

сказал император. – Вы хорошо изображаете дело. А я все-таки ссылаюсь на то, что мне говорил император Наполеон. Я шел навстречу всем его желаниям. Его интересы лежали в основе моего поведения. Я оставил в стороне мои собственные, ибо до сих пор не имею никаких известий о моем флоте. Я жду, чтобы на деле сказалась та истинная дружба, в которой он дал мне слово; доказательства моей дружбы он уже имеет. Я лично нисколько не сомневаюсь в намерениях императора, но здесь, у нас, нужно что-нибудь такое, что доказало бы нации и армии, что наш союз существует не только ради вашей выгоды. Он сам назначил нашу и свою долю – и что-нибудь дать Австрии, чтобы удовлетворить скорее ее самолюбие, чем честолюбие, – таковы были его намерения. Они не должны измениться, ибо с тех пор я шел навстречу всему, чего он мог желать. Что же касается завоеваний, которые ему предстоит сделать, мои войска будут готовы, если он вернется к своим первоначальным намерениям. Турки первые нарушили перемирие. Следовательно, если бы я не относился добросовестно к императору, у меня был бы предлог порвать с ними, не нанося ущерба Тильзитскому договору.

– Сделки, о которых говорит ваше величество, как мне кажется, входят в круг тех сделок, переговоры о которых вы и мой император отложили до личного свидания. Если турки и обошлись дурно с некоторыми валахами, так ведь они пока еще их подданные. И Пруссия, в свою очередь, не всегда соблюдала меру и была внимательна, хотя это и требовалось от нее мирным положением; но такие пустяки, которые относятся скорее к ведению полиции, чем политики, не могут иметь влияния на громадные интересы, связывающие нас.

– Я отправил инструкции Толстому, как вы могли это видеть из моего разговора с генералом Савари. Император, вероятно, пришлет вам инструкции, составленные на основании депеш, идущих из Парижа. Мы часто будем беседовать и поймем друг друга. Нам следует обдумать, что делать весной, если англичане будут угрожать нашим берегам. Моя армия уже укомплектована и может действовать либо против англичан, либо против шведов.

– Император, наверное, всеми своими силами поможет вашему величеству, и в нужную минуту французская и датская армии будут в готовности вступить в Сканию (Южная провинция Швеции. – В. П.), если это потребуется для поддержки операций вашего величества (Донесение от 23 декабря 1807 г. / Вандаль. Т. 1. С. 206–211).

Маркиз Коленкур быстро покорил придворный мир Петербурга. На одном из торжественных приемов дипломатического корпуса граф Румянцев увидел, как французский посол Коленкур смело опередил австрийского посла, которому в течение целого века принадлежало старшинство и который обычно выступал первым на приемах.

Маркиз Коленкур бывал не только на приемах и балах, Александр Павлович приглашал его и на парады, военные учения, на разговоры с популярными генералами. В беседах с Коленкуром император Александр рассказывал о своей семейной жизни, о страстях, которые не покидают его, выспрашивал о жизни Наполеона, о его увлечениях.

В первых числах января 1808 года Петр Толстой сообщил графу Румянцеву, что Наполеон, возвратясь из Италии, не отдыхая ни минуты, заперся в Тюильри с Талейраном и совещался с ним пять часов. Талейран, князь Беневентский, как вице-кардинал, и в это время консультировал Наполеона по внешним отношениям и связям. До Румянцева доходили донесения, а порой и слухи, что Наполеон размышлял над двумя проектами: один реальный, это раздел Турции, второй романтический – экспедиция в Восточную Индию. Но повлиять на Наполеона никто не мог, неуклонный и неукротимый характер его известен.

Вскоре из Франции Коленкуру поступило следующее указание: «Существующее положение отвечает намерениям императора; ничто не вынуждает желать его изменения; стало быть, не следует ускорять принятие петербургским кабинетом определенных решений, тем более если есть основание думать, что они не будут соответствовать намерениям императора. Особенно это применимо к разделу Турецкой империи в Европе, т. е. тому самому делу, которое император желает отсрочить, так как, при настоящих условиях, оно не может состояться с выгодой для него. Следовательно, вы должны постараться выиграть время, действуя настолько умело, чтобы эти отсрочки никоим образом не вызвали неудовольствия Русского двора; вы должны неустанно внушать ему, что главным предметом забот и усилий обоих императоров должна быть война с Англией и мир, к которому ее необходимо принудить».

22 января 1808 года император Наполеон принял австрийского посла князя Меттерниха и сразу, по словам князя, «обеими ногами прыгнул в турецкий вопрос». Меттерних ждал этого, но он еще не знал мнение своего императора и своего министра, а потому он только принял этот новый вызов императора Наполеона.

В эти дни в Лондоне открылась парламентская сессия. Прозвучавшие там речи лидеров страны вызвали бешенство и гнев императора Наполеона: в Лондоне не скрывали своих замыслов бороться с императором Франции. «Он принял брошенный ему вызов. Так как Англия хотела войны на жизнь и смерть, он поклялся уничтожить ее и потрясти весь мир, чтобы раздавить ее под его развалинами. Тогда и он, подобно Англии, принял свое решение, решил еще теснее сблизиться с Россией, разбудить эту громадную империю, открыть честолюбию Александра беспредельную будущность, и показать ему Константинополь как этап на пути в Индию» (Вандаль. Т. 1. С. 241).

Наполеон был растерян и разгневан от неудачи в Испании и уверенности Англии в том, что она способна противостоять Франции на Средиземном море. Господство на Средиземном море – основа его многолетних размышлений.

2 февраля 1808 года император Наполеон продиктовал следующее письмо императору Александру:

«Мой брат, только что приехал генерал Савари. Я провел с ним целые часы, разговаривая о вашем величестве. Все, что он передал мне, очень тронуло меня, и я, не теряя времени, хочу поблагодарить вас за оказанные ему и моему посланнику милости.

Ваше величество прочтете о последних речах в английском парламенте и о его решении вести войну до последней крайности. Вот при каких условиях я пишу непосредственно Коленкуру. Если вашему величеству угодно будет поговорить с ним, он познакомит вас с моими взглядами. Только путем крупных, обширных мероприятий можем мы добиться мира и упрочить нашу систему. Увеличьте и усильте, ваше величество, вашу армию. Всякую помощь и содействие, какие я только буду в состоянии оказать вам, я окажу от чистого сердца. У меня нет ни малейшего чувства зависти к России, а лишь желание ей славы, благоденствия и увеличения ее территории. Позволите ли вы, ваше величество, высказать мнение человеку, который считает своим долгом питать к вам самую нежную и искреннюю преданность? Вашему величеству необходимо отодвинуть шведов от вашей