Читать книгу - "Николай Языков: биография поэта - Алексей Борисович Биргер"

Может, поэтому он так мало пишет братьям, прежде всего младшему брату, сначала в Санкт-Петербург, а потом в Дерпт: времени на письма не хватает просто катастрофически. Основную переписку дерптского периода будет вести с Николаем Языковым брат Александр: остающийся в Петербурге, при Кикине, чтобы как можно выше подняться по карьерной лестнице.

Что до Николая Языкова, то он затевает новые резкие перемены в своей жизни – чуть ли не «идет вразнос», попросту говоря. Не проучившись и трех месяцев, он порывает и с Фетиным, и с Институтом инженерных наук (как часто именовали запросто Институт инженеров путей сообщения). И ведь его доводы неразумными не назовешь: во-первых, даже после того, как съехал «сосед», Фетин так и не предоставляет ему отдельную комнату, продолжает держать в проходной – практически, в прихожей – где и холодно (прихожая почти не протапливается, в отличие от внутренних комнат), и неудобно, и неуютно; занятия математикой, на которые подписался Фетин – сикось-накось, изредка, фикция, а деньги он продолжает драть как за полноценное преподавание математики; во-вторых, резко изменилась атмосфера в Горном институте, после разгрома Казанского университета, где во главе был поставлен пресловутый Магницкий (мракобес – как осторожно соглашаются («допускают») даже близкие к царю люди) и назначения попечителем Санкт-Петербургского университета Рунича, который действует в духе Магницкого, приходит черед и Горного института, и Языков жалуется, что вместо нормальной учебы получил сплошную муштру и всяческие притеснения, и ему, и всем другим студентам в такой ситуации не до наук; новый директор Горного института полковник Резюмон держит студентов, по выражению Языкова, «в ежовых рукавицах», прибегая к чисто воинской системе дисциплинарных наказаний и взысканий; – вывод у Языкова один и железный: от такой «учебы» надо бежать куда подальше! Казенная муштра его просто погубит! В итоге, пребывание Языкова в Горном институте через полгода завершается краткой записью: «Выключен за нехождение в Институт».

Все окружающие не очень, мягко говоря, одобряют этот очередной демарш. 6 апреля 1820 года, перед самым отчислением Языкова, Свербеев пишет его брату Александру:

«Брат твой Николай ленится и в Институт не ходит. Не смотря на советы П.М. и мои убеждения, он непременно хочет оставить Институт, не имея в виду ничего лучшего. Мое мнение – что позволять сие ему никак не должно. Ни постом, ни на праздниках не был он у Петра Андреевича [Кикина]. Это должно огорчить тебя немного. Впрочем, дай пройти чаду молодости; приезжай скорее, заставь его заниматься, удали от него всякое рассеяние, ибо, по его характеру, оно для него совершенно опасно, и таким образом он опять выйдет на прямую дорогу…»

Нашел, к кому обращаться! Как Александр «удалит всякое рассеяние» от младшего брата, если одно слово «это мешает мне писать стихи», «это губит мой дар», или, напротив, «вот увидишь, как я расцвету!» – и Александр тает, и во всем готов потакать, и во имя поэзии Николай может делать всё, что угодно.

Да ничего уже и не поправишь. Языков настолько манкировал занятиями, что никакое самое высокое заступничество не помогло бы.

Добившись своего, Языков спешит отбыть из Петербурга на родину, в имение, под крылышко к брату Петру. Здесь он клянется продолжить «занятия», чтобы хоть аттестат получить и числиться дипломированным специалистом: что немаловажно при дворянской табели о рангах. Но его «занятиям» опять-таки начинает мешать абсолютно все. Наезжает его шурин Александр Дмитриевич Валуев, муж его сестры Александры Михайловны, один или вместе с сестрой и их новорожденным – двухмесячным – сыном Дмитрием, который спустя двадцать лет станет любимым племянником Николая Михайловича, надеждой его жизни, чью безвременную смерть он будет так горько оплакивать… Но пока что – они только мешают, сбивают с толку, «под ногами путаются»… И общаться с ними надо, и отдельной тихой комнаты, необходимой для занятий, он в итоге лишен, и вообще в доме слишком тесно становится, что не способствует… Рад бы переместиться в Симбирск, в большой семейный особняк, где всегда есть место для уединения, но не может «за безденежьем». При этом денег на жизнь ему вполне хватает, но он же не может, переехав в Симбирск, не «показаться» – не участвовать в балах и не отдавать визиты – а на это совсем иные средства нужны. Наконец, брат Петр внял его мольбам, обеспечил, и 22 ноября Языков прибывает в Симбирск: Петр нагонит его чуть позже, а пока остается в деревне, решая хозяйственные дела. Симбирск его тоже разочаровывает. Он пишет брату Александру, что попал «в болото человеческих глупостей». Старается язвить: «Вот вам самые последние симбирские новости. Ив. Дм. Апраксин скончался и оставил весь город в полном недоумении, кто без него будет начинать польския в здешнем благородном Собрании. Анна Фед. Наумова вышла замуж за Чегодаева – вот старые молодые: лишь успели жениться, уж имеют одиннадцать человек детей. Назарьев, может быть вам и неизвестный, женился на своей девке. Слава Богу, это обыкновение входит в моду, и права супругов распространяются; то ли дело, как жена крепостная: муж может ее продать, заложить и отказать в наследство».

И даже слишком сытная жизнь симбирского дома, стремление всех родных откормить любимого сыночка и брата, который, небось, завял на хилых петербургских харчах, оказывается серьезным препятствием на пути постижения науки, полностью выбивает из колеи. «Я никак не могу здесь заниматься, и ежели братец [Петр Михайлович уже прибыл из деревни] дня через четыре не отправится за Волгу, то я должен буду явиться к Вам с полным чревом и с пустой головой…» (брату Александру 30 ноября) «Как бы то ни было, а здесь заниматься почти невозможно: весь день приносишь жертвы Богу объядения, и одна ночь остается на упражнения ума, к которым тело, отягченное дневными суетами, неспособно…» (брату Александру 7 декабря).

Словом, всё одно к одному. Да еще – как раз ту комнату, которую Николай Языков планировал занять для своего уединения, Петр Михайлович занимает как самый удобный кабинет, где он и все хозяйственные дела решает, и принимает многочисленные визиты: ему, ставшему главой одной из богатейших и древнейших семей губернии, спешит отдать визиты «весь Симбирск».