Читать книгу - "Воспоминания. Книга вторая - Надежда Яковлевна Мандельштам"

Н. Н. содержалась на Лубянке, и ее дело подходило к концу. Следователю для полного завершения не хватало одной мелочишки — нескольких фамилий, названных на следствии. Преступник считается неполноценным, если у него нет сообщников. Для красивого оформления дела, а это у нас очень ценилось, следователю надо было выявить хоть пять сообщников, но этого требования упрямая Н. Н. выполнить не соглашалась. Кроме следовательской эстетики имена сообщников нужны и по более серьезной причине: даже в периоды самого необузданного террора для ареста нужна хоть какая-нибудь зацепка — донос, информация, доставленная стукачами, а еще лучше — имя, названное на «следствии»... Это слово я пишу в кавычках, потому что все, что происходило по ночам в таинственном доме, следствием назвать нельзя, хотя «следователь» (тоже в кавычках) соблюдал «законность», то есть вел протокол, подбирал статью, собирал нужные подписи под приговором. Некоторых обреченных даже возили на суд, который длился несколько минут, и человек получал «вышку» или десяток-другой лет, не успев открыть рта. Мы всегда гадали, зачем тратят время на скрупулезное оформление миллионов дел, запрятанных в папки для вечного хранения. Неужели кто-нибудь надеялся, что будущий историк, разбирая архивы, поверит всей этой галиматье? В период реабилитации уже знали цену протоколам и признаниям, и прокуроры спешили оформить прекращение дела или реабилитацию, не показав заинтересованному лицу самого дела. Я так и не узнала, что происходило с Мандельштамом в 38 году. Прокурорша быстро просмотрела тонюсенькую — в два листочка — папку, прикрывая ее от меня, и сказала: «повторное» и «дела нет», и мне прислали по почте справку о прекращении дела «за отсутствием состава преступления». Заседание суда, «закрывшего дело», состоялось 29 августа 1956 года, через восемнадцать лет после приговора о ссылке, вернее, убийства Мандельштама. Из «справки» (реабилитации его не удостоили) я узнала, что приговор был подписан Особым совещанием 2 августа 1938 года. В прошлую эпоху даже даты считались государственной тайной, и никто их не знал. Итак, дело считается конченым, но пусть не тешатся и вспомнят слова Мандельштама: «Судопроизводство еще не кончилось и, смею вас заверить, никогда не кончится. То, что было прежде, только увертюра...» Дело Мандельштама было оформлено, но оказалось, что дела нет...

Первая причина, почему требовались «сообщники», то есть имена знакомых с адресами, — красота оформления. Вторая причина — ордер выписывается на определенного человека, а при взятом у нас размахе имен не хватало. План уничтожения людей спускался сверху с контрольными цифрами. Каждый старался выполнить план, чтобы оправдать свою повышенную зарплату. Выполнение плана — долг патриота. Названные на следствии имена использовались сразу или держались про запас на случай дефицита. Имена «сообщников» — хозяйство следователя. Он пополняет свое хозяйство и черпает в случае нужды из запасов. Хозяйство принадлежало не человеку, а канцелярскому столу — если следователя «отправляли в расход», а это случалось сплошь и рядом, на его место садился другой безликий человек и пользовался списками, которые составил предшественник. Машина продолжала бесперебойно работать. Сейчас она стоит смазанная и отремонтированная. Не пустят ли ее снова на полную силу?

Ни один следователь, кроме брата Фурманова, сообщившего мне формулу: «Был бы человек, дело найдется», не делился со мной тайнами своего ремесла. Зато сотни людей рассказывали мне, как протекало их дело. Суммируя их рассказы, я вижу, что следователю было легче всего ошарашить свежеарестованного (психологическая обработка, начинавшаяся с сидения в боксе и гнусного обыска), назвав ему имя сосланного друга или знакомого. Арест и ссылка вызывали в кругу знакомых приступ суеверного страха. Для этого имелись все основания — болезнь действительно была прилипчивой, заразительной... Именем стукача и доносчика следователь оперировать не мог — он берег «кадры». О том, кто стукач, мы только догадывались по результатам его работы (исчезновение людей). Имя осужденного было кладом, и следователь умело им оперировал. Всякий обыватель тешил себя надеждой, что «нет дыма без огня» и, раз сосед арестован, значит он в чем-то замешан. Такой умник сразу терялся (и я бы растерялась), услыхав от следователя сначала вопрос: «Вы, наверное, уже догадались, почему вы здесь», а затем имя исчезнувшего знакомого. До ареста бедняга считал себя «чистым как стеклышко», но на первом же допросе у него подкашивались ноги, потому что он чувствовал себя безнадежно скомпрометированным связью с преступником. Сознание это лишало его способности к самозащите и сопротивлению, и следователь мог вить из него веревки.

Я не думаю, чтобы самая умелая самозащита могла спасти кого-нибудь, но человек все же, погибая, мог сохранить человеческое достоинство, а это немало. Сейчас я боюсь только одного — шприца с новым лекарством, которое лишает меня воли и самоконтроля. Если я попаду в то проклятое место и заговорю, пусть знают, что это шприц. Как это случилось, что наука оборачивается против людей?

О страхе, вызванном арестом знакомого, можно рассказать тысячи историй, но я запомнила девятилетнюю девочку, которая, услыхав про арест друга ее родителей, деловито подошла к книжной полке, отобрала несколько книг, принадлежащих арестованному, и вырвала листки с его именем. Листочки тут же были брошены в печку. Девочка не раз видела, как родители уничтожают все следы знакомства — письма, листки в записных книжках с адресом и номером телефона. Говорят, она стала стукачкой. Если это так, причиной тому рабий страх. Я никогда не имела записных книжек с телефонами, а сейчас завела. Не пора ли спустить их в уборную, поскольку печек больше нет?..

В дни, когда из молоденькой Н. Н. вытягивали пять имен, страх сковал всю страну, всех людей без исключения. Если кто-нибудь не поддался страху, то только по чистому идиотизму. Был тридцать седьмой год, когда размах террора достиг апогея. Дрожали люди, поднимавшиеся по служебной лестнице, занимая опустевшие места. Гибель одних — карьера для других. Таков закон, и умные люди старались использовать этот закон на пользу себе и своим детям. Но они не могли не дрожать, потому что знали, чем обязаны своему возвышению. Скрывая дрожь, они фиглярничали, паясничали и совершали любые преступления, лишь бы сохранить жизнь. Эти были способны на все.

Я видела фотографию Н. Н., снятую незадолго до ареста. Обыкновенное русское, не просто молодое, а очень юное лицо с чистым и гармоническим овалом, суровые глаза и плотно сжатые губы. Такие лица встречались и в дворянской и в мужицкой среде, особенно среди молодых правдоискательниц и сектанток. Есть в этих лицах что-то трагическое и обреченное, словно будущее уже отбросило на них свою