Читать книгу - "Китай в эпоху Си Цзиньпина - Иван Юрьевич Зуенко"

обычный китайский званый ужин середины нулевых: «Никто из присутствующих не испытывал сильного чувства голода, но ужин оплачивала какая-то фирма, а в Китае не принято накрывать столы скромно. Мой друг заказал роскошных алых креветок со сложным гарниром; целую рыбу, приготовленную на пару; крабов, тушенных с чили и чесноком; свиную ногу; огромное количество блюд из курятины, утятины и говядины; дорогие дикие грибы; супы и пельмени. Все это выглядело вульгарным, блюда были кричаще показными — и на вид, и на вкус; явно не обошлось без пищевых красителей, бульонных кубиков и глутамата натрия. Мы вертели в руках палочки, поклевывая немного того, немного другого. Я не заметила, чтобы кто-нибудь за столом ел в полном понимании этого слова. Большей части блюд через несколько часов предстояло отправиться на корм свиньям»[79].

С началом антикоррупционной кампании Си Цзиньпина привычке много и напоказ потреблять, казалось, был нанесен удар, но, похоже, пришелся он лишь по официальным мероприятиям с участием чиновников. В Китае по-прежнему принято заказывать намного больше, чем сможешь съесть. Дарить бесполезные безделушки во множестве красивых коробочек и пакетиков. Менять старый работающий телефон на новый, только потому что ты можешь себе это позволить. Когда в магазине я спросил у продавца, будет ли новенький Huawei работать три года, продавец, казалось, просто не понял моего вопроса — зачем ему работать три года, если через год можно будет купить новую модель, с еще более совершенной селфи-камерой и функцией дополненной реальности?

Государство не одобряет расточительства, но в основном из-за коррупционной составляющей. О том, что оборотная сторона «тотального потребления» — это истощение ресурсов и загрязнение окружающей среды, думают значительно меньше. Не только тяжелая, но и самая что ни на есть легкая промышленность «мастерской мира» (производство материалов для обуви, одежды, сумок) — это очень и очень грязная индустрия. И если в западном мире в моду постепенно входит умеренность, то в Китае, где потребление — важная политическая задача, это пока далеко не так. Поэтому и все призывы к «экологической цивилизации», сопровождаемые стимулированием внутреннего рынка, выглядят не очень убедительно. И вряд ли стоит от них ждать быстрого результата. Пока результатом является то, что остановлено падение Китая в экологическую пропасть. Но надолго ли?

Очерк седьмой. Борьба за социальное равенство

Третья ключевая задача, за которую взялся Си Цзиньпин после прихода к власти, — самая сложная. Это преодоление постоянно расширявшегося в последние десятилетия разрыва между богатеющими и всеми остальными. И хотя результаты здесь пока наименее очевидны, возможно, в будущем именно это направление политики Си будет признано его главным вкладом в развитие Китая.

Новая кампания за «всеобщее благоденствие»

Классическая китайская цивилизация не была царством социальной справедливости и всеобщего равенства. Имущественное расслоение имело место на всех этапах ее развития, причем периоды кризисов, как правило, были связаны с усилением зажиточных семей — так называемых «великих домов»

(совсем как во вселенной «Дюны» Фрэнка Герберта).

«Великие дома» богатели и приобретали слишком большое влияние, однако стремились платить в казну налоги не пропорционально своему богатству, а меньше, что подрывало налоговую базу империи, становилось причиной коррупции и центробежных процессов на окраинах.

В противовес идеалом для идеологов китайской государственности всегда было гомогенное общество множества одинаково богатых (или одинаково бедных) и относительно бесправных земледельцев, которые платили бы в имперский бюджет одинаковый налог и поставляли в армию рядовых воинов.

Подобная концепция, как считается, была воплощена в древности в системе «колодезных полей»

, при которой вся земля была поделена на равные наделы, облагаемые равными налогами. Посмотрите на иероглиф цзин 井 («колодец») или представьте поле для игры в крестики-нолики, в котором все клеточки по краям — это наделы отдельных домохозяйств, а клеточка в центре — «государственное поле», которое обрабатывается сообща всей крестьянской общиной. Вот таков идеал китайского социального порядка, позволяющий достичь «всеобщего благоденствия» гунтун фуюй . Именно к нему призывали в древности реформаторы, озабоченные ослаблением китайского государства и рисками краха очередной правящей династии.

Современные историки считают «колодезные поля» мифологемой, а многочисленные апелляции к их «возрождению» — не более чем средством политической борьбы[80]. Впрочем, периодически сильные правители, попадавшие на «драконий трон», максимально приближались к тому, чтобы сделать сказку былью, безотносительно того, чем они руководствовались — идеалистичными представлениями или политическим прагматизмом.

Хорошо известен сюжет, связанный с первым императором Китая Цинь Шихуаном

, который боролся с торговцами и тем, что сейчас назвали бы «креативным классом», опираясь на земледельцев, вся жизнь которых была бы подчинена государственным задачам и регламентирована до мелочей. «Идеальное тоталитарное государство», созданное Цинь Шихуаном, развалилось сразу же после его смерти, однако пример оказался заразителен.

Последняя к данному моменту попытка повернуть Китай к классической схеме Цинь Шихуана «сильное государство — слабый народ»

[81] была предпринята Мао Цзэдуном в 1950–1960-е годы. Сложно отрицать, что во времена его социально-экономических экспериментов Китай почти достиг искомого состояния равенства — все были одинаково бедны и одинаково бесправны — однако к моменту смерти председателя Мао в 1976 году Китай оказался на грани гуманитарной катастрофы и далее уже просто физически не мог строить «великое благоденствие» в столь радикально эгалитарном прочтении.

Поэтому инициированные его преемниками социально-экономические реформы отталкивались от противного. Вдохновляясь идеями российского «нэпа», Дэн Сяопин «легализовал» идею того, что в «начальной стадии развития социализма» возможно социальное неравенство: «Достигать зажиточности за счет честного труда законно. Разрешить части людей и районов переходить к зажиточной жизни раньше других — новое средство»[82].

Сейчас можно констатировать: именно этот завет Дэн Сяопина был воплощен наиболее полно и последовательно. «Архитектор реформ» действительно никогда не обещал, что богатым и процветающим станет сразу весь Китай, — однако масштаб расслоения в Китае, как на уровне отдельных домохозяйств, так и на уровне целых макрорегионов, поражает.

Индекс Джини, который отражает уровень неравенства в стране, по разным оценкам достигает в Китае отметок от 40 до 60 пунктов (нуль в этой системе координат означает полное равенство, а сто — полное неравенство). Для сравнения: в 1980 году, на заре китайских реформ, индекс Джини в КНР составлял 30[83], в России он даже после перестройки и приватизации составляет не более 40[84], а показатели современного Китая сравнимы с такими странами, как Бразилия и Мексика, а также Руанда и Камбоджа. Причем, как утверждают некоторые исследователи, в середине правления Ху Цзиньтао он