Читать книгу - "Блеск и нищета шпионажа - Михаил Петрович Любимов"

по оружию: высок, худощав и статен, благородная седина, орлиный нос и правильная русская речь — чрезвычайная редкость среди сослуживцев, страдавших диалектами, провинциализмами и обыкновенным бескультурьем. Американцев он поражал еще больше, чем своих коллег: и госдеповцы, и фэбээровцы, и сенаторы по сугубо американской традиции не шибко выползали за узкие рамки своей профессиональной деятельности, пожалуй, вершиной считались последние результаты футбола или бокса. Куда им было до размышлений вслух о происхождении земли, обезьяны и человека, до экскурсов в Гельвеция или Шопенгауэра и даже в сугубо американское — «Жизнь в лесу» великого Генри Торо, настольную книгу резидента КГБ в Вашингтоне. А ему действительно иногда хотелось убежать от воющей толпы в лес, как герою Торо, бросить к чертовой матери шпионаж, отрешиться от постоянной перебранки с Москвой, обидной и беспощадной.

Откуда пошел этот стиль взаимоотношений — никто не знал, однако Центр считал хорошим тоном не давать резидентуре расслабляться и вставлять ей куда надо, что, естественно, вызывало ответные рыки и плевки. Нервов это стоило превеликих, и иногда Руслановский ненавидел Центр больше, чем ЦРУ.

Прямо в холле для особо важных персон Руслановского, еще пахнувшего заграницей (эта аура исчезала обычно через пару часов после пересечения границы), ожидал сосредоточенный Карцев, друзья-соперники (пожалуй, это мягко, скорее враги) троекратно облобызались, прошли к черной «Волге» и, удобно устроившись на заднем сиденье, до самой работы обсуждали новинки американской бытовой техники (поднимать оперативные вопросы в присутствии шофера было супротив всех норм конспирации), впрочем, иногда на незамысловатом эзоповом языке, словно маленькие изюминки, в сдобу вклинивались намеки на шпионские дела.

На персидский ковер в кабинете шефа шагнули вдвоем, Катков вышел из-за стола (обычно он оставался в кресле, но для приезжавших издалека делалось исключение, для рукопожатий с послами-визитерами он выходил даже в центр кабинета), как обычно сухо пожал руку и изобразил на своем лице нечто напоминавшее улыбку.

— Извините, Виктор Федорович, — начал Руслановский без всяких вступлений, — вопрос настолько важен, что вы сразу же должны определить круг лиц, допущенных к этой информации.

Шеф тут же усек суть дела, бегло взглянул на мгновенно потускневшего Карцева и молвил:

— Пожалуйста, оставьте нас одних и подождите в приемной. Если будет необходимо, я вас вызову.

Карцев покинул помещение, стараясь погасить вулканы ненависти, забившие у него из груди. Руководитель разведки занял свое обычное место (с послами и прочими чужаками он располагался за кофейным столом, вроде бы на равных), и началась беседа тет-а-тет. Руслановский обладал даром рассказчика (его мать была актрисой, и он провел детство в богемной среде, что нашло достойное отражение в его личном деле) и умело развернул перед шефом красочную картину: пресловутый отель «Хилтон» в центре Вашингтона, унылый бар, где уныло хлебают «бурбон» америкашки, ненавистные лакеи в белых перчатках. Сам Руслановский ожидал в баре возвращения в отель делегации Министерства сельского хозяйства (не специально же залетел подзаложить!), в очередной раз приехавшей перенимать американский опыт. Неожиданно к нему за стойку подсел среднего роста и вполне серого вида немолодой человек с усами и в очках.

— Господин Руслановский? Могу ли я с вами конфиденциально поговорить?

Руслановский напрягся, ожидая провокации или иной гадости.

— Кто вы такой?

— Не волнуйтесь, я вам все расскажу. Не пройти ли нам за столик? — и он указал пальцем совсем в другую сторону, на туалет.

Именно этот жест, никак не сопряженный со словами, — явное доказательство игры собеседника перед возможными «жучками» — убедил Руслановского, что он имеет дело и с профессионалом, и с человеком серьезным. Но он не успокоился, поскольку много раз наталкивался на разного рода «доброжелателей», жаждавших оказать услугу Стране Советов: от примитивных провокаторов ФБР, предлагавших тайные и плодотворные встречи у черта на куличках, до безумцев, приносивших в посольство чертежи очередного перпетуум мобиле или сверхсекретного оружия, способного превратить в пыль полмира, — так что опыт накопился приличный. Он отставил в сторону стаканчик с «бурбоном» и последовал за незнакомцем, который не стал рассусоливать и сразу же взял быка за рога.

— Вы поняли, что я опасаюсь подслушивания и в баре, и в зале. В туалете, конечно, безопаснее, хотя и там… Короче: я ответственный сотрудник ЦРУ и хочу продать вам ценную информацию… за деньги. За большие деньги.

— Я занимаюсь только дипломатической деятельностью, — холодно заметил Руслановский, просвечивая незнакомца всеми рентгенами своей многоопытной души.

— Я знал, что вы так ответите.

Незнакомец достал из бокового кармана удостоверение, причем не Управления железной дороги, а ЦРУ, со всеми, по лексике КГБ, исходящими данными.

— В туалете мы разговаривать не будем, — продолжал он, — но здесь я передам вам кое-какие документы. Если заинтересуетесь, а это несомненно, то через месяц ровно в два часа дня я буду ждать вас в ресторанчике на Пятой авеню, дом 56. Понимаю, что вы боитесь провокаций, но за месяц вы успеете проверить мою информацию и убедиться в ее правдивости. Если согласитесь, получите такие же данные еще на семь человек. И кое-что еще.

Тут они оба сделали вид, что интересуются исключительно писсуарами, незнакомец достал несколько листков и укрылся в кабине. Застыв над писсуаром, потрясенный шеф резидентуры въелся взглядом в документы, от волнения даже пот выступил у него на лбу. Тем временем потенциальный провокатор (Руслановский, как принято, исходил из этой посылки) вышел из кабинки и, не задерживаясь у умывальника (а следовало бы ради легенды), покинул помещение.

Руслановский судорожно запихнул бумаги в боковой карман и, забыв застегнуть ширинку, добрался до стойки, где залпом выпил двойной «бурбон», и тут же умчался в посольство.

Естественно, при докладе Каткову писсуарные детали резидент опустил, зато, словно Веласкес, детально выписал портрет незнакомца.

— Кто же этот человек? — нетерпеливо перебил рассказ обычно сдержанный шеф.

— Даже страшно сказать, Виктор Федорович, но это начальник русского отдела ЦРУ Оливер Уэст.

Катков с трудом удержал падающую в пропасть челюсть.

— Что же он сообщил?

— Еще страшнее сказать, Виктор Федорович… он передал… расписки Карцева. Оказывается, Карцев уже пять лет работает на ЦРУ, был завербован в Нью-Йорке.

Наступила тяжелая пауза, на виске у начальника разведки мерно пульсировала жилка, все-таки регулярные занятия спортом укрепляют и нервы, и сердечно-сосудистую систему.

— Не попытка ли это скомпрометировать Карцева?

— Не думаю. Конечно, мы сделаем техническую экспертизу почерка… Он обещает разоблачить еще нескольких своих агентов в КГБ.

Катков даже побледнел от такой невеселой перспективы, сама мысль, что в подведомственном ему учреждении могут гнездиться враги народа, не укладывалась у него в голове. Кадры подбирали и фильтровали тщательно, докапывались до прадедушек, изучали все доносы, собирали отзывы, выставляли наружку, опрашивали дворников