Читать книгу - "Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений - Дориан Лински"

Будущее, по крайней мере ближайшее, не принадлежит «здравомыслящим» людям. Оно принадлежит фанатикам1.

Джордж Оруэлл, «Время не ждет», 8 июня 1940

22 мая 1938 года Оруэлл написал своему другу Джеку Коммону о том, что, несмотря на то что исторические предпосылки не благоприятствуют, он планирует приступить к своему четвертому роману. «Если я начну в августе, то, боюсь, мне придется его заканчивать в концентрационном лагере»2, – мрачно пошутил он[16].

Оруэлл писал из санатория Престон-Хилл, расположенного в графстве Кент местечка Эйлсфорд, в который попал за два месяца до этого из-за того, что начал харкать кровью. Брат его жены, Лоренс «Эрик» О’Шонесси, был одним из ведущих специалистов в стране по лечению туберкулеза. Лоренс обнаружил поражение левого легкого писателя и рекомендовал ему лечь в санаторий, в котором сам был консультирующим хирургом. В санатории Оруэлл провел три месяца, во время которых принимал посетителей, с которыми познакомился в разное время своей хаотичной жизни, перепрыгивая из одного социального класса в другой. В один день сестры слышали из его палаты голоса его литературных друзей Ричарда Риза и Сирила Коннолли, а на следующий – акцент представителей рабочего класса, его приятелей по НРП и соратников по войне в Испании. Генри Миллер прислал ему дружеское письмо с советом «перестать думать и волноваться по поводу внешних факторов»3. С таким же успехом Оруэлл мог бы посоветовать Миллеру перестать думать о своей собственной персоне.

Раз в две недели в санаторий из деревни Воллингтон, где у них был дом, приезжала Эйлин. У супругов был серый пудель. «Мы назвали его Марксом для того, чтобы напомнить друг другу, что никто из нас не читал Маркса, – с юмором рассказывала Эйлин подруге. – Но вот недавно мы немного его почитали, он нам очень не понравился, и теперь мы не можем смотреть в глаза собаке, когда разговариваем с ней»4. С другой стороны, супруги поняли, что могут многое узнать о своих гостях по ответу на один вопрос: в честь какого из Марксов назван их пудель?[17]

Доктора в санатории рекомендовали Оруэллу провести зиму в более благоприятном климате. Писатель Лео Майерс анонимно предоставил Оруэллу 300 фунтов, после чего супруги решили отправиться в Марокко и прибыли в Марракеш 11 сентября. Несмотря на усилия традиционно аккуратно фиксировать в своем дневнике наблюдения о местных обычаях, Оруэлл заметил на его страницах, что в целом страна показалась ему «довольно скучной»5. Так что это было хорошее место для того, чтобы писать роман.

На протяжении приблизительно двух лет между участием в гражданской войне в Испании и попыткой участвовать во Второй мировой войне Оруэлл занимал позицию пацифиста. Официальная британская версия антифашизма казалась ему «плохо завуалированным ура-империализмом»6. Он был уверен в том, что война «офашистит»7 жизнь англичан: «снижение зарплаты, подавление свободы слова, жестокости в колониях и так далее»[18]. Одной из любимых цитат Оруэлла в то время было высказывание Ницше о том, что те, кто хочет победить дракона, рискуют сами стать драконами9. «В конечном счете фашизм – это всего лишь стадия развития капитализма, и при возникновении сложностей даже самая так называемая мягкая демократия превратится в фашизм»10, – писал в 1937 году Оруэлл своему другу Джеффри Гореру. В письме одному читателю Оруэлл выразился еще более конкретно: «Фашизм и так называемая демократия – это Траляля и Труляля11». Оруэлл подписал антивоенный манифест New Leader, вступил в ряды НРП и к июлю 1939-го уже писал яростные антивоенные эссе. Писатель даже планировал организовать несанкционированные протесты12. В 1938-м он говорил Ричарду Ризу и своему агенту Леонарду Муру о том, что пишет антивоенный памфлет «Социализм и война», который никогда так и не был опубликован, следовательно, обоснование пацифизма и причины, по которым он чувствовал себя пацифистом, можно найти в романе, написанном им в Марокко.

Роман «Глотнуть воздуха» был о том, что, по мнению писателя, могло остановить его от завершения работы над этим произведением. Вскоре после приезда четы Оруэллов в Марокко было подписано Мюнхенское соглашение, которое только на некоторое время отсрочило неизбежное. Позднее Оруэлл утверждал, что уже в 1931 году знал, что «в будущем должна произойти катастрофа»13, и с 1936-г о был уверен в том, что Англия вступит в войну с Германией. Позднее он вспоминал «чувство бесполезности и непостоянства, словно сидишь в комнате на сквозняке и ждешь, когда начнут стрелять»14. Пессимизм Оруэлла смешил Эйлин, написавшей сестре мужа Марджори о том, что по возвращении в деревню Джордж планирует построить там бомбоубежище. «Впрочем, землянка – это мелочи, он чаще говорит о голоде и концентрационных лагерях»15.

Некоторые из друзей Оруэлла объясняли беспросветный пессимизм романа «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» ухудшавшимся состоянием здоровья писателя, но ощущение беспомощности человека прослеживается во всех его произведениях. В своих литературных произведениях Оруэлл был таким же беспощадным, каким сострадательным был в своей журналистике. Обычно его герой – ничем не выделяющийся, посредственный человек, которому кажется невыносимой своя собственная роль в обществе, который стремится бороться и убежать и оказывается там, где он начинал, только с пониманием того, что на лучшую жизнь не стоит надеяться. Все сюжеты его романов построены по этой схеме. В «Днях в Бирме», «Дочери священника», «Да здравствует фикус!» и «Глотнуть воздуха» его герои не только разбиты, но чувствуют себя чужими и сломлены силами далеко не такими экстремальными, как электрошок и комната 101.

В романе «Дни в Бирме» (1934) торговец тиком Джон Флори представляет собой империалиста, который мучается угрызениями совести и живет в «удушающем, отупляющем мире… в котором цензуре подвергается каждая мысль и каждое слово… свобода слова немыслима»16. Колонизаторы лгут себе, утверждая, что поднимают Бирму на новый уровень, а не эксплуатируют, и молчаливое несогласие Флори с такой постановкой вопроса превращает его в одинокого и неудовлетворенного человека: «Житие своей настоящей жизнью в секрете разлагает»17. В романе «Да здравствует фикус!» все серо, безвкусно и тоскливо, за исключением тех моментов, когда все зловеще и мрачно. Герой романа Гордон Комсток пишет стихотворение (которое Оруэлл уже ранее публиковал в The Adelphi), где Лондон 1930-х превращается в зарисовку Взлетной полосы I с развевающимися на ветру оборванными плакатами и давящей атмосферой власти:

Он следит, не смыкает тяжелые вежды,

Наши тайны видит, надежды, мысли.

Подбирает слова нам, кроит одежду,

И наш путь земной он легко расчислит[19]18.

Этот тиран