Читать книгу - "Граф Остерман - Николай Иванович Павленко"

В этом же сочинении автор дал обстоятельную характеристику Ивана Долгорукова, относящуюся ко времени, когда Петр Алексеевич после кончины Екатерины I занял императорский трон: «Князь Иван Алексеевич Долгоруков, друг и наперсник государев, столь ему любимый, что даже на одной постели с ним спал, всемогущий учинился. Пожалован немедленно был в обер-камергеры, возложена на него была андреевская лента, пожалован в капитаны гвардии Преображенского полка гренадерской роты и все родственники его были возвышены, правя по изволениям их всеми делами империи.

Последовали казни государевы; министры лишь для виду были допускаемы; все твердое и полезное отгонялось от двора и, пользуясь склонностью государевой к охоте, она всех важных учреждений места заняла…»

«Князь Иван Алексеевич Долгоруков был молод, любил распутную жизнь и всеми страстьми, к каковым подвержены молодые люди, не имеющие причины обуздывать их, был обладаем. Пьянство, роскошь, любодеяние и насилие место прежде бывшего порядка заступили».

«Молодые государевы лета от распутства его сохранили, но подлинно есть, что он был верен, чтобы со временем в распутство впасть; а до тех мест любимец его, князь Иван Алексеевич Долгоруков всем сим пользовался и утружденного охотою государя принуждал поневоле представленные ему весельи вкушать…»

«Наконец возвратился государь в Москву из Коломенского уезду — новые начались весельи: ежедневно медвежья травля, сажание зайцев, кулашные бои с весельями придворными все часы жизни его занимали, даже как простудился, занемог воспою, в девятый день скончался, и вся надежда Долгоруковых, яко скудельный сосуд о твердый камень сокрушилась. Осталось токмо память сего царствования, что неисправленная грубость с роскошью и с распутством соединилась. Вельможи… в роскошь, жены стыд, столь украшающий их пол, стали оный забывать, а нижние граждане приобыкли льстить вельможам».

Отметим, название сочинения полностью отражает авторский замысел, состоящий в противопоставлении допетровской Руси с ее патриархальным укладом жизни Российской империи, в которой стали руководствоваться иными, чем в XVII столетии, критериями служебной годности: ранее высоко ценимая порода вельмож уступила место личным способностям дворянина, его образованности, независимости суждений, готовности заимствовать разумное и полезное, существовавшее в странах Западной Европы, в противоположность боярам допетровской Руси, чуравшимся общения с представителями западной цивилизации.

Знал ли Меншиков о тлетворном влиянии Ивана Долгорукова на великого князя, а затем императора? На этот вопрос следует дать более чем положительный ответ: не только знал, но и пытался ему противодействовать, используя характерный для себя способ избавить императора от неугодных лиц: он велел выдворить Ивана Долгорукова из столицы в глубокую провинцию. Сколь велика была тяга императора к Ивану, свидетельствует вызов его из ссылки сразу же после опалы Меншикова.

После сестры императора Натальи Алексеевны, скончавшейся 22 ноября 1728 г., и Ивана Долгорукова третьим лицом, пользовавшимся исключительным расположением и доверием Петра Алексеевича, был А. И. Остерман. Меншикову было невдомек, что Андрей Иванович ради своей карьеры готов поступиться и совестью, и благодарностью к своему покровителю. Александр Данилович не извлек урока из факта предательства Остерманом Шафирова и продолжал покровительствовать его карьере, за что жестоко поплатился. Меншиков назначил Остермана воспитателем великого князя, продолжавшего выполнять эту обязанность и после того, как Петр II стал императором, объявив себя вопреки обычаю совершеннолетним, не нуждавшимся в опеке, в 12-летнем возрасте.

Остерман, став воспитателем Петра Алексеевича, обрел ключевую позицию для влияния на него. Он не жалел ни времени, ни усилий, чтобы войти в доверие к своему воспитаннику и более того — заслужить его любовь. Остерман не любил охоты, но, чтобы угодить Петру II, не только не старался погасить эту страсть, но и участвовал в его охотничьих забавах. Равным образом Андрей Иванович не любил верховой езды, но, преодолевая неприязнь к ней, отправлялся вслед за воспитанником галопировать по полям и весям.

Любовь воспитанника Андрей Иванович завоевал еще и тем, что ослабил к нему требовательность в выполнении учебных заданий. Тем самым Меншиков создал самые благоприятные для Остермана условия, чтобы, находясь неразлучно с воспитанником, втереться к нему в доверие и полностью овладеть его волей. Андрей Иванович в полной мере использовал свою должность для того, чтобы изо дня в день убеждать юного монарха в том, что ему принадлежит абсолютная власть, которой должны подчиняться все, в том числе и Меншиков. Внушения Остермана падали на благоприятную почву — Петр Алексеевич и без того тяготился суровой опекой князя, пытавшегося преодолеть склонность его к пустому времяпрепровождению и нежелание овладевать знаниями.

Александр Данилович не заметил, как вокруг него создавалась враждебная атмосфера, при которой достаточно было незначительного повода, чтобы последовало превращение полудержавного властелина в опального подданного, лишенного всех должностей и власти.

Неизвестный художник Портрет А. Д. Меншикова. 1716–1720 гг. Холст, масло. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

Такой повод представился в сентябре 1727 г., когда Петр II, питая нежные чувства к своей сестре Наталье, решил наградить ее подарком: он велел взять из казны 500 рублей, вручил их одному из слуг, которому поручил отнести подарок княжне. Слугу с деньгами, направлявшегося к сестре, случайно встретил Меншиков и когда узнал, что он несет Наталье Алексеевне подарок от брата, велел деньги вернуть в казну.

Поступок князя следует признать обоснованным, казна действительно была пуста и подобные подарки были непозволительны, но у отрока-императора отсутствие денег в казне не вызывало тревоги, зато он почувствовал себя уязвленным распоряжением князя и пришел в ярость: Петр то кричал, что он император и никто не смеет отменять его повеления, то выражал намерение сурово расправиться с ослушником и топал ногами.

Влияние Меншикова на Петра II ослабело настолько, что после очередной ссоры с князем будто бы заявил: «Смотрите, разве я не начинаю его вразумлять?» Эта фраза означала конец опеки князя.

Действительно, почти во всех депешах, отправленных в начале сентября 1727 г., фигурируют фразы, свидетельствующие о падении кредитов Меншикова: царь «не может ни видеть, ни слышать его»; Меншиков едва «мог добиться свидания с царем, твердом в своем решении свергнуть его».

Развязка наступила 7 (18) сентября 1727 г., когда царь после очередной ссоры с князем запретил всему двору ходить к Меншикову, «а на следующий день он послал приказ гвардейским полкам не слушаться ничьих приказаний, как только его собственных» и добавил: «Меншиков, может быть, думает обходиться со мной, как с моим отцом (царевичем Алексеем. — Н. П.)».

8 (19) сентября Меншикову был объявлен домашний арест, вызвавший у него обморок. Обращение Александра Даниловича и его супруги к царю с просьбами о помиловании не имели успеха. В