Читать книгу - "Веймар 1918—1933: история первой немецкой демократии - Генрих Август Винклер"

цены на нормированные товары сокращались на 10 %, квартирная плата в старых домах — примерно на 7,5 %, ставки по долгосрочным внутренним долговым обязательствам — в среднем на 25 %. Эти предписания, приведенные в конце декрета, вызвали настоящую сенсацию и дали «Форвартс» повод прийти к выводу, что данный декрет является в любом случае «самым мощным и всеобъемлющим вмешательством в экономику, которое когда-либо позволяло себе государство в рамках капиталистической системы. От так называемой свободной экономики ничего не осталось».

То, что произвело такое сильное впечатление на социал-демократов, одновременно вызвало возмущение предпринимателей. Имперский союз немецкой промышленности заявил 11 декабря в информационном письме, направленном всем его членам, что содержание декрета «представляет собой чудовищное государственное вмешательство в существующие частнокапиталистические отношения, направленное против защищаемых нами основополагающих принципов индивидуалистического экономического порядка». Что же касается суждений об отдельных предписаниях декрета, то они были более дифференцированными. Повышение налога с оборота встретило острую критику, зато все меры, направленные на снижение производственных затрат, вызвали одобрение. «Если бы эти меры были приняты раньше, то вероятно можно было бы избежать большую часть сегодняшних трудностей. Но так как они приняты только теперь, под давлением чрезвычайной нужды, то мы можем лишь выразить надежду, что сегодня для этого еще не слишком поздно».

Наряду с финансовой и экономической политикой декрет регулировал также вопросы внутренней безопасности. Самым сенсационным стал всеобщий запрет на ношение униформы и знаков различия политических организаций. Хотя эта мера в первую очередь была направлена против национал-социалистов, она вызвала протесты и среди социал-демократов. «То, что защитникам республики, точно так же, как и ее врагам, впредь запрещается выражать их убеждения в одежде и знаках различия, вызывает у нас горечь», — комментировала «Форвартс», выступавшая здесь адвокатом республиканского военизированного союза Рейхсбаннер Шварц-Рот-Гольд{482}.

В то время как в Германии шли споры вокруг «за» и «против» нового чрезвычайного постановления, Особый Совещательный комитет при Банке международных расчетов в Базеле рассматривал вопрос о том, в состоянии ли еще Германия выполнять свои обязанности по выплате репараций. Созыв этого органа произошел согласно запроса имперского правительства, последовавшего 20 ноября со ссылкой на соответствующее положение плана Янга. Особый комитет начал свою работу 7 декабря, а 23 декабря он смог уже представить результаты своей консультации. Они представляли собой не больше и не меньше чем выступление в пользу тотальной ревизии плана Янга. Ключевое предложение гласило: «Если мы хотим воспрепятствовать новым бедам, незамедлительно должна состояться адаптация всех межгосударственных долгов (репараций и других военных долгов) к настоящему расстроенному положению мировой экономики. Это единственный способ, который в состоянии надолго восстановить взаимное доверие, являющееся самой прочной основой экономической стабильности и подлинного мира».

Большего в Германии не мог ожидать никто. Американский конгресс ратифицировал мораторий Гувера после ожесточенных дебатов только 22 декабря 1931 г. — за день до представления отчета Особого комитета. Сопротивление полному аннулированию межсоюзнических военных долгов было сильным, как и прежде. Поэтому представлялось маловероятным, что Франция так быстро откажется от своих репарационных притязаний. Весной 1932 г. должны были состояться выборы в Национальное собрание — обстоятельство, дополнительно ограничивавшее свободу рук французского правительства. Конференция по вопросу о репарациях, которую планировалось созвать в Лозанне в начале 1932 г. на основании рекомендаций Базельского отчета, могла, следовательно, прийти к скорому завершению только в том случае, если бы Германия продемонстрировала свою готовность к компромиссу и не настаивала бы на полном устранении репараций.

Но именно это было главной целью Брюнинга, и после успеха в Базеле канцлер и не думал о том, чтобы пойти хоть на какие-нибудь уступки. Решив с подачи Банка Англии сделать ставку на выигрыш времени, Брюнинг заявил 8 января 1932 г. британскому посланнику серу Горацию Румбольду, что Германия не сможет выплачивать репарации ни сегодня, ни в будущем. Благодаря утечке информации это заявление попало в прессу, таким образом уже 9 января было ясно: имперское правительство не заинтересовано в компромиссном разрешении проблемы репараций.

Намерения Брюнинга были совершенно очевидны. Статс-секретарь Пюндер зафиксировал 8 января результаты совещания, которое рейхсканцлер провел днем ранее с участием статс-секретаря фон Бюлова из МИД и немецкими послами в Париже, Лондоне и Риме. Следующая запись подводит черту под общим солидарным мнением участников совещания: «Повторное тщательное обсуждение общей ситуации продемонстрировало полное понимание того, что катастрофический по своим последствия мировой экономический кризис имеет для нас также и положительные моменты в том, что касается политики вокруг репараций. За исключением политического сопротивления во Франции, во всем остальном мире пришли к осознанию того, что время выплаты репараций истекло. Но так как период самой тяжелой депрессии уже преодолен и ощущается незначительное улучшение ситуации, мы потеряли те козыри в вопросе репараций, которые у нас были… По этой причине единодушное мнение сегодня сводится к тому, чтобы не преследовать далее цель достижения новых промежуточных результатов, а сосредоточиться на мысли об окончательном решения проблемы, а именно в форме полного аннулирования репараций».

Линия, которой Брюнинг сообразно этому намеревался придерживаться на переговорах о репарациях в 1932 г., выглядела совершенно ясной: политически было необходимо полностью использовать экономический кризис, даже если бы это означало дальнейшее ухудшение социальной ситуации и усиление политического радикализма. Правительство рейха сделало ставку на отсрочку Лозаннской «репарационной» конференции и добилось своей цели. 20 января 1932 г. было объявлено об ее отмене, единства по поводу нового срока созыва конференции достичь не удалось. Немецкий посол в Лондоне Константин фон Нейрат заявил британскому министру иностранных дел Симону, что даже полный мораторий, распространяющийся также на незащищенные аннуитеты, не принесет облегчения ситуации, если только переговоры об окончательном урегулировании репарационного вопроса не начнутся еще до 1 июля — дня истечения моратория Гувера{483}.

Обнародовав свою подчеркнуто патриотическую позицию в вопросе о репарациях, Брюнинг не должен был ожидать протестов со стороны правых политических сил. Но и у части умеренных левых курс рейхсканцлера встретил благосклонное понимание. Уже ^декабря 1931 г. Теодор Лейпарт, председатель АДГБ, выступил с лозунгом «Конец репарациям!», чем вызвал как одобрение, так и протесты. Его поддержали слушатели собрания, на котором в тот же день было объявлено об образовании «Железного фронта»: объединения СДПГ, Свободных профсоюзов, Рейхсбаннера Шварц-Рот-Гольд и спортивных рабочих союзов, задачей которого было противостоять опасности справа. Заявление Лейпарта вызвало незамедлительное порицание со стороны Рудольфа Брейтшейда, председателя фракции социал-демократической партии в рейхстаге, который обвинил профсоюзного лидера в нарушении решений Социалистического рабочего интернационала и даже во «внушающей опасения близости» к национал-социализму{484}.

Лейпарт, очевидно, не осознавал, что его речь, прозвучавшая в унисон с Брюнингом, противоречит цели, которую в это же время начали пропагандировать Свободные