Читать книгу - "Судьба по-русски - Евгений Семенович Матвеев"

Одним словом, не только спектакль, но и ночь я провалил…

Утром раздался звонок.

– Говорит Борис Израилевич Тылевич. – Это был администратор московского Малого театра. – Звоню по поручению Михаила Ивановича Царева…

То ли оттого, что он говорил торопливо, то ли оттого, что его рот был «полон дикции», я подумал, что ослышался, и переспросил:

– Кого, кого?.. – А самого, почувствовал, качнуло: дали себя знать бессонная ночь, а может, и предчувствие розыгрыша.

– Говорю по буквам: Циля, Арон… – И в трубке раздался заливистый смех.

«Дурацкий, мерзкий розыгрыш», подумал я, – не иначе «друзья» уже забавляются.

– Я понял… Слушаю вас. – На всякий случай говорил серьезно.

– Михаил Иванович просит вас, возвращаясь с гастролей, заехать в Малый и повидаться с ним. – Тылевич замолчал. Молчал и я. – Вы еще раздумываете? – И снова раздался хохоток. – Поверьте мне, Тылевичу, не раздумывайте… Вы меня поняли? Расходы театр берет на себя.

– Подтвердите телеграммой, – сказал я, продолжая не верить в серьезность этого диалога.

– Телеграмму вы получите. До встречи.

Мы с Лидой долго не могли вымолвить ни слова. Потом договорились: об этом звонке – никому, ни гу-гу…

– Может, это судьба, Женя?.. Не надо нервничать… Наберись терпения…

За два дня до окончания гастролей директор «Факела» показал мне телеграмму: «Просим командировать Москву артиста вашего театра Матвеева Е. С. Комитет по делам искусств СССР. Начальник отдела театров…» (Фамилию его я запамятовал.)

И вот я в Москве. Пошел на улицу Неглинную…

Принимал меня председатель Комитета (Министерства культуры тогда еще не было) Николай Николаевич Беспалов, круглолицый, неулыбчивый, на первый взгляд человек суровый.

– И что в тебе такого особенного? С чего такой ажиотаж начался? – спросил он, изящно окая. – Ленинградские предложения отпадают. Сейчас будем решать: Малый или МХАТ. – Про МХАТ я впервые услышал от него, потому, наверное, не смог скрыть удивления. Николай Николаевич подтвердил: – Да, да! И он туда же. Тарасова еще не говорила с тобой?

– Нет…

– Будет говорить. Ответа не давай ни ей, ни Цареву. Решать надо сообща. А то периферийные театры оголяем, забираем у них актеров, которые им самим нужны. Приезжает такой актер в Москву, где своим ролей не хватает, тоже начинает простаивать, через год-два уже чахнет… Сколько таким образом загублено талантливых людей… Мы в Комитете думаем так: надо устроить тебе дебют. Из нескольких московских театров пригласим художественные советы, сами придем… Там видно будет, какому коллективу ты ближе… – И тут впервые Николай Николаевич улыбнулся. – Может, все же «Красному факелу»?

Если бы он знал, как мне хотелось крикнуть: «Домой хочу! Зачем на мою голову столько испытаний?»

Я чувствовал себя неловко – тоже не понимал, почему вдруг вся эта суета вокруг меня? (Честно говоря, я и сейчас не могу это объяснить.) Спрашивал себя – где мое место? В каком театре? И есть ли оно вообще для меня в столице? Ведь я еще ни одного театра здесь не видел. МХАТ для меня – это Станиславский, Немирович-Данченко, Москвин, Качалов, Тарасова. Андровская, Ливанов… А Малый? Это Щепкин, Мочалов, Садовские, Ермолова, Остужев, Пашенная, Рыжова…

Имена, имена! Но ни одного из спектаклей этих театров я не видел! Из прочитанного, услышанного ранее тянулся к Малому. Почему? У них там – яркость характеров, сила страстей, национальная самобытность… Но это была только моя интуиция. Можно ли ей довериться?..

Вспомнил слова Беспалова: «Сначала посмотри спектакли в театрах… Пусть сердце тебе подскажет, где твое место… Если оно вообще там есть…»

Прежде чем я увидел спектакли МХАТа, состоялась наша первая (и последняя) встреча с Аллой Константиновной Тарасовой. Она сказала тогда:

– О Художественном театре вы знаете понаслышке и больше со слов Верочки Редлих (позже я узнал, что они были если не подругами, то сокурсницами у Станиславского). Это уже немало, но… – Тут она поднятым пальчиком дала понять: МХАТ – это МХАТ!..

Пусть простит меня Господь, но, слушая ее, я меньше всего думал о МХАТе… Я видел перед собой хоть и не юную, но божественно красивую женщину, ее полную очарования улыбку…

В тот же вечер я впервые в жизни вошел в зрительный зал Художественного театра. Играли «Мещан» Горького. И надо же: в прославленном театре я почувствовал себя (тогда мне стыдно было признаться в этом самому себе) обманутым… Если бы не «чайка» на занавесе, я бы подумал, что случайно забрел не в тот театр…

Спектакль вялый, совершенно лишенный эмоциональной пружины. Актеры двигались по сцене, как сонные: словно делали великое одолжение зрителю. Мне все время хотелось им помочь, подтолкнуть – ну нельзя же так играть! Прошу прощения за сравнение, но это было все равно что смотреть футбольный матч, где игроки еле ходят за мячом, не бегают, а едва передвигают ноги…

Если бы я не увидел ничего другого из спектаклей МХАТа, то театральная культура столицы после тех «Мещан» произвела бы на меня удручающее впечатление. Правда, я еще ругал себя мысленно: «Дурак я! Провинциал дремучий! Ничего не смыслю в тонкостях столичного искусства!..» Как хорошо, что потом мне посчастливилось увидеть «Три сестры», «Дядю Ваню»…

Не знаю, почему тот увиденный мною первым спектакль в МХАТе был таким: то ли режиссура была неудачная, то ли потому, что Горького вообще непросто ставить? Хотя у Товстоногова те же «Мещане» стали событием: ничего равного я больше не видел и даже рядом поставить с тем спектаклем не могу никакой другой. Вот это был Театр! С большой буквы! С какой силищей проживали на сцене Евгений Лебедев, Николай Трофимов, Кирилл Лавров, Людмила Макарова, Владимир Рецептор!.. Второй, третий, четвертый планы спектакля были так проработаны, так наполнены страстями!!! Вот это театр, как я его понимаю! Но это было много позже…

А тогда на мхатовском спектакле «Мещане» я сидел и думал: «Какая все же гибельная для искусства штука – правденка, а не правда. Беда, когда актеры ловко имитируют органичность, этакую легкость общения на сцене»… Украинцы про такое говорят: «Так тонко, так тонко, що аж ничого не видно». От себя хотелось добавить: нет, видно – видна скука… В таком случае уж лучше мое «пере», чем чье-то «недо»…

Вот с такими первыми впечатлениями от московской театральной жизни я и появился в кабинете директора Малого театра. Старинная мебель, люстра, канделябры, дорогой ковер… В этом интерьере – двое: хозяин, Михаил Иванович Царев, и главный режиссер Малого Константин Александрович Зубов.

Они предложили мне сесть. Признаюсь, поначалу я замешкался: куда сесть? Кругом кресла и стулья, как в музеях, где пишут «Руками не трогать». Все