Читать книгу - "Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей - Екатерина Станиславовна Докашева"

«Даже блеск ружья, даже плеск волны

Эту цепь порвать ныне не вольны…»

И, тая в глазах злое торжество,

Женщина в углу слушала его.

Стихотворение Ахматовой – как зеркальный ответ – холодное и спокойное, показывает все различие их характера и темперамента.

Он любил три вещи на свете:

За вечерней пенье, белых павлинов

И стертые карты Америки.

Не любил, когда плачут дети,

Не любил чая с малиной

И женской истерики.

…А я была его женой.

Любопытно, что в феврале, будучи уже женой Гумилева, Ахматова возвращается к моменту самых первых встреч с ним, гимназистом. Все-таки гимназическое прошлое и Царское Село – было той нитью, что их всегда связывала, даже когда они расстались. Она пишет этот стих как бы от лица Гумилева. А себя она видит в образе «тихой и больной» и той – «которая не любима». О чем она хочет сказать? Только ли воспоминание это стихотворение или продолжение старой любви к Голенищеву-Кутузову?

Шелестит о прошлом старый дуб.

Лунный луч лениво протянулся.

Я твоих благословенных губ

Никогда мечтою не коснулся.

Бледный лоб чадрой лиловой сжат.

Ты со мною. Тихая, больная.

Пальцы холодеют и дрожат,

Тонкость рук твоих припоминая.

Я молчал так много тяжких лет.

Пытка встреч еще неотвратима.

Как давно я знаю твой ответ:

Я люблю и не была любима.

А в марте, после возвращения Гумилева из Африки и после очередной ссоры, как бы желая «стать любимой», Ахматова уедет в Париж. Как она скажет позже – к Модильяни… Но думается, что ей просто хотелось отвлечься. Художник рисовал Ахматову, они гуляли по Парижу, ходили в Лувр… Вряд ли это было сильной страстью, скорее увлечением двух творческих людей.

Ревновал ли ее Гумилев? Догадывался ли об этом романе? Ведь это была эпоха вседозволенной любви. А ревность объявлялась пережитком прошлого… Он был уязвлен и обескуражен ее всегдашним равнодушием к нему и его творчеству. Через год после брака он напишет стихотворение, где прямо скажет о своих терзаниях.

И вот мне приснилось, что сердце мое не болит,

Оно – колокольчик фарфоровый в желтом Китае

На пагоде пестрой… висит и приветно звенит,

В эмалевом небе дразня журавлиные стаи.

А тихая девушка в платье из красных шелков,

Где золотом вышиты осы, цветы и драконы,

С поджатыми ножками смотрит без мыслей и снов,

Внимательно слушая легкие, легкие звоны.

Иногда в литературе возникают домыслы и версии, что Гумилев негативно относился к творчеству жены и не хотел, чтобы она печаталась. Такую мысль опровергают слова самой Ахматовой: «Что Н<иколай> С<тепанович> не любил мои ранние стихи – это правда. Да и за что их можно было любить! – Но, когда 25 марта 1911 г. он вернулся из Аддис-Абебы и я прочла ему то, что впоследствии стало называться “Вечер”, он сразу сказал: “Ты – поэт, надо делать книгу”. И если бы он хоть чуть-чуть в этом сомневался, неужели бы он пустил меня в акмеизм? Надо попросту ничего не понимать в Гумилеве, чтобы на минуту допустить это».

Сохранилось письмо Гумилева к Брюсову, написанное в мае 1911 года, где он просит его высказать мнение по поводу стихов жены. «Как Вам показались стихи Анны Ахматовой (моей жены)? Если не поленитесь, напишите, хотя бы кратко, но откровенно. И положительное, и отрицательное Ваше мненье заставит ее задуматься, а это всегда полезно». К слову сказать, Брюсов ответил уклончиво, но и резко отрицательного мнения не высказал. «Стихи Вашей жены, г-жи Ахматовой, – которой, не будучи пока ей представлен, позволю себе послать мое приветствие, – сколько помню, мне понравились. Они написаны хорошо. Но во-первых, я читал их уже давно, осенью, во-вторых, двух стихотворений, которые мне были присланы, слишком мало, чтобы составить определенное суждение».

В 1911 году был создан «Цех поэтов» (поэтическое объединение), и Ахматова стала его секретарем.

Гумилев по-прежнему очень любит свою жену, порой ему кажется, что он отравлен этой любовью. Что она уносит его силы и жизнь…

Ты совсем, ты совсем снеговая,

Как ты странно и страшно бледна!

Почему ты дрожишь, подавая

Мне стакан золотого вина?»

Отвернулась печальной и гибкой…

Что я знаю, то знаю давно,

Но я выпью и выпью с улыбкой

Все налитое ею вино.

А потом, когда свечи потушат,

И кошмары придут на постель,

Те кошмары, что медленно душат,

Я смертельный почувствую хмель…

И приду к ней, скажу: «дорогая,

Видел я удивительный сон,

Ах, мне снилась равнина без края

И совсем золотой небосклон.

«Знай, я больше не буду жестоким,

Будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним,

Я уеду, далеким, далеким,

Я не буду печальным и злым.

«Мне из рая, прохладного рая,

Видны белые отсветы дня…

И мне сладко – не плачь, дорогая, —

Знать, что ты отравила меня».

В начале апреля 1912 года супруги предприняли совместное путешествие в Италию, которое продолжалось полтора месяца. Поезд, на который они сели, следовал по маршруту Петербург – Берлин – Лозанна – Уши. В Италии они осели в городе Оспедалетти, где родственники Гумилева Кузьмины-Караваевы снимали небольшую виллу. В Италии лечилась от туберкулеза Мария Кузьмина-Караваева, Машенька, которая одно время была предметом платонического увлечения Гумилева и которой он посвящал стихи. Пробыв у родственников неделю, Гумилевы выехали в Геную. А оттуда – в Пизу и во Флоренцию. В своей автобиографии Ахматова писала: «В 1912 году проехала по Северной Италии (Генуя, Пиза, Флоренция, Болонья, Падуя, Венеция). Впечатление от итальянской живописи и архитектуры было огромно: оно похоже на сновидение, которое помнишь всю жизнь». Анна Андреевна была беременной, чувствовала себя неважно и поэтому составить мужу компанию по изучению окрестностей и достопримечательностей не могла. Во Флоренции 12 мая она написала стихотворение, посвященное Гумилеву:

Помолись о нищей, о потерянной,

О моей живой душе,

Ты в своих путях