Читать книгу - "Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов"

прекратить судебное преследование и велел князю Юсупову немедленно выехать в его имение в Курскую губернию. Дмитрию Павловичу было объявлено высочайшее повеление отправиться в распоряжение генерала Баратова, возглавлявшего отряд на персидской границе. Пуришкевич сразу же после убийства сам отправился на фронт с санитарным поездом, и, поскольку он пользовался депутатской неприкосновенностью, его даже не задерживали. Таким образом, убийцы остались практически безнаказанными. Однако в глазах членов императорской фамилии и петербургского общества Николай II совершил еще один смертный грех, «сурово покарав невиновных героев». Великий князь Андрей Владимирович записал в дневнике: «Как не стыдно было поднимать шум из-за убийства такого грязного негодяя! Срам на всю Россию»[1409].

На Рождество император ездил на службу в Федоровский собор Царского Села, после чего пригласил к себе члена Государственного совета от фракции правых князя Николая Голицына.

Князь-Рюрикович, который во время войны руководил комитетом по оказанию помощи российским военнопленным и в этом качестве часто общался с императрицей, неожиданно получил предложение возглавить правительство. Голицын был крайне опытным политиком, в 35 лет он уже был архангельским губернатором, а затем поочередно руководил Калужской и Тверской губерниями, входил в Сенат. Он пользовался безупречной репутацией в аристократических кругах, был бессменным председателем Английского клуба в Петрограде. И Голицын располагал симпатией императрицы. Предложение возглавить кабинет было для него, как снег на голову. Он умолял императора избавить его от нового тяжкого бремени ввиду преклонного возраста (66 лет), слабого здоровья и отсутствия опыта руководства общероссийскими государственными структурами. Действительно, особыми политическими талантами князь не был прославлен. Тем не менее через два дня — 27 декабря 1916 года — вышел указ о назначении Голицына председателем Совета министров, последним в Российской империи. И вновь волна возмущения просвещенного общества — против очередной креатуры императрицы и покойного Распутина. И это было правдой: Николай II ответил на всеобщую фронду назначением человека, которому действительно протежировала Александра Федоровна и которому действительно благоволил Распутин.

Приговор думских и общественных кругов в адрес Голицына прозвучал еще до того, как он успел что-то сделать или даже открыть рот. Милюков называл его: «полное ничтожество в политическом отношении»[1410]. Видный кадет профессор Михаил Чубинский, будущий министр юстиции в правительстве гетмана Скоропадского, лично знавший Голицына, сразу же записывает в дневник: «Фигура очень неприятная, надменная, ни особого ума, ни талантов, да и вообще ничего за собой не имеющая для столь высокого поста и, особенно, в столь сложное время. Назначение встречено общим недовольством и недоумением, которое разделяют даже бюрократические сферы»[1411]. Не успокоило назначение Голицына и императорскую фамилию.

В Сочельник великая княгиня Мария Павловна-старшая пригласила на завтрак своих сыновей и спикера Думы Родзянко. Завтрак проходил в шутливом тоне, пока Кирилл Владимирович не предложил матери перейти к серьезным темам. Дальнейшее в описании Родзянко (хотя он ошибочно относит этот эпизод к началу января): «Великая княгиня стала говорить о создавшемся внутреннем положении, о бездарности правительства, о Протопопове и об императрице. При упоминании ее имени она стала более волноваться, находила вредным ее влияние и вмешательство во все дела, говорила, что она губит страну, что благодаря ей создается угроза царю и всей царской фамилии, что такое положение дольше терпеть невозможно, что надо изменить, устранить, уничтожить…

Желая уяснить себе более точно, что она хочет сказать, я спросил:

— То есть как устранить?

— Да я не знаю… Надо что-нибудь предпринять, придумать… Вы сами понимаете… Дума должна что-нибудь сделать… Надо ее уничтожить…

— Кого?

— Императрицу.

— Ваше Высочество, — сказал я, — позвольте мне считать этот наш разговор как бы небывшим, потому что, если вы обращаетесь ко мне как к председателю Думы, то я по долгу присяги должен сейчас же явиться к Государю Императору и доложить ему, что великая княгиня заявила мне, что надо уничтожить императрицу»[1412]. К императору Родзянко, конечно, не явился, но о содержании разговора тут же стало известно и Николаю, и половине Петрограда, которая сильно удивилась дружбе «Владимировичей» со спикером. Как и об обещанной Родзянко моральной поддержке в борьбе в императрицей.

Вслед за этим Романовы занялись составлением коллективного письма царю с просьбой заменить Дмитрию ввиду его слабого здоровья службу в Персии пребыванием в подмосковных Усово или Ильинском. Текст писали мачеха Дмитрия Павловича княгиня Палей и его сестра Мария Павловна-младшая. Под петицией стояли подписи королевы Ольги Греческой, бабушки Дмитрия, великого князя Павла и прочих членов августейшего семейства. Отправили бумагу в Александровский дворец, откуда она быстро вернулась с резолюцией: «Никому не дано право заниматься убийством, знаю, что совесть многим не дает покоя, так как не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь вашим обращением ко мне. Николай»[1413]. Ответом семейства был взрыв негодования. Мария Павловна-старшая с возмущение демонстрировала приписку императора всем многочисленным посетителям ее салона, усиливая гнев света против венценосцев.

По иронии судьбы, высылка из столицы, скорее всего, спасла жизнь Дмитрию и Феликсу, останься они, князья могли бы разделить судьбу своих многочисленных родственников, которые подписывали коллективное письмо царю в их защиту, а затем расстрелянных в революционную годину. Однако тогда ответ Николая привел к фактическому разрыву монарха с августейшей семьей. «Авторы письма обиделись на это и порвали все неофициальные отношения с царем. Разрыв был открытый и драматичный. Царь убедился, что вся семья Романовых ненавидит его самого и его жену»[1414], — свидетельствовал Александр Мосолов. Попытки самого начальника дворцовой канцелярии достичь примирения через переговоры с неформальным лидером семьи — Марией Павловной-старшей — не увенчались успехом, та не желала первой протягивать руку.

Особенно резко позволял себе высказываться Николай Михайлович. В день высылки молодых князей из Петрограда он писал: «Безус — ловно, они невропаты, какие-то эстеты, и все, что они совершили, — хотя очистили воздух, но — полумера, так как надо обязательно покончить с Александрой Федоровной и с Протопоповым. Вот видите, снова у меня мелькают замыслы убийств, не вполне еще определенные, но логически необходимые, иначе может быть еще хуже, чем было»[1415]. Свои идеи великий князь явно нес в массы. 29 декабря Фредерикс довел до сведения Андрея Владимировича записку царя: «До меня со всех сторон доходят сведения, что Николай Михайлович в яхт-клубе позволяет себе говорить неподобающие вещи. Передайте ему, чтобы прекратил эти разговоры, а в противном случае я приму соответствующие меры»[1416]. Не прекратил, и под самый Новый год император предписал ему отбыть в Грушевку под Киевом. «Александра Федоровна торжествует, но надолго ли, стерва, удержит власть?!»[1417], — пишет Николай Михайлович в дневнике по горячим следам.