Читать книгу - "Стихотворения. Проза - Леонид Дмитриевич Семёнов"

Это были последние слова Григория, которые слыхала Марья. Когда она поздно вечером вернулась с пленным австрийским врачом, Григорий уже был в забытьи. Тем не менее врач осмотрел его и ужаснулся и страшной операции, которая была произведена над Григорием, и тем, как она была произведена. Он на ломаном русском языке мог только сказать, что ничего сделать нельзя.

Крепкая природа Григория еще два дня спорила со смертью. На третий день рано утром, когда первые лучи солнца заиграли на соломенной крыше Григорьевой избы и вблизи над полями зазвенела первая в эту весну трель жаворонка, Григорий Еремин скончался.

И странно, в этот же день пришло письмо от Сергея Еремина из Германии, из Ольмюцкого лагеря для пленных.

— Одного взял, другого отдал, — сказал Марья и тихо заплакала.

<Гл. 6. У Александра и Эвы родился мальчик. Гл. 7. Александр получает назначение вернуться в полк. Гл. 8. Александр в полку в резерве. Гл. 9. Великокняжеский смотр (начальник гвардии). Гл. 10. На юго-западном фронте.

Ч. 3. Гл. 1. Александр на войне. Гл. 2. То же самое. Гл. 3. Эва с детьми. Александр приехал в отпуск. Гл. 4. Александр на войне. Керенский. Гл. 5. Февральская революция. Весть об отречении в Звенящем. Убийство Кирилла. И Павла Михайловича>

Следующий фрагмент не имеет непосредственной связи с фабулой романа, но исключительно важен в его духовном мире. Он изображает посещение в Оптиной пустыни Алексеем Нивиным совместно с Эвой старца Леонида (его прообраз — старец Анатолий).

При последних словах старец Леонид поднялся, надел епитрахиль и облачился в ризу, и сам подошел к аналою, потом положит епитрахиль на голову склонившегося перед ним Алексея и громким голосом проговорил:

— Властью, данною мне Тобою, Владыко, отпускаю и разрешаю грехи раба Твоего.

И вслед за этим из маленькой дарохранительницы причастил Алексея.

Алексей делал все это, молча, как во сне, подчиняясь какой-то внешней воле сильнейшего, видя и чувствуя, что те лучи света, которые зажглись в нем при первых словах старца Леонида, все ширились, становились ярче, разливались теплом во всем его теле и вдруг засияли и засверкали ярким, всепроникающим светом. И почему-то вспомнилась сестра Маша и подумалось, что и она бы поступила так же на его месте. Если бы Алексей мог видеть себя в это мгновенье, после того как старец отпустил его, он увидел бы свое лицо с ярко горящими щеками, блестящими, как в лихорадке, глазами и улыбкой счастливой и детской.

Встретив ожидавшую его Эву, он оказал ей, все так же улыбаясь:

— Ты рожала, ты знаешь, как трудно бывает родиться новому человеку, — но еще труднее рожденному родиться вновь. Но зато, как хорошо теперь!

ПРИЛОЖЕНИЯ

B.C. Баевский

ЖИЗНЕСТРОИТЕЛЬ И ПОЭТ

Надо до алмазного закала

Прокалить всю толщу бытия,

Если ж дров в плавильной печи мало,

Господи, — вот плоть моя![332]

1. ПРАВЕДНИК

Одним из бесценных сокровищ, сгоревших в этой пещи, — так и хочется сказать не печи, а пещи — оказался Леонид Семенов.

Он был необыкновенной личностью: подобно чуткой мембране, воспринимал все веяния своего времени, когда в экстатических порывах бросались своими и чужими жизнями. Когда слабый, насквозь больной человек каждый день, каждую ночь оставался один на один с вселенской тревогой. Когда совершилось трагическое самосожжение русской интеллигенции.

Он чутко воспринимал влияния выдающихся людей, с которыми сводила жизнь; и в свою очередь сильно, подчас неотвратимо воздействовал на них и на все свое окружение. Его формировала семья. Его любила необыкновенная девушка, — быть может, самая замечательная женщина среди его современниц, Мария Михайловна Добролюбова, сестра Маша, которая влекла его к революции и к исканию религиозной истины вне стен православной церкви. После ее смерти в своем жизнестроении Семенов более всего прислушивался к Толстому. А Толстой прислушивался и присматривался к нему. Были у него и другие нравственные ориентиры, мы их покажем. Но до последней минуты он шел неповторимо своим, особенным путем.

Сейчас за пределами узкого круга специалистов Леонида Семенова знают мало. А между тем он был другом Льва Толстого и Блока. Он жил в трагическое время шатания и раскола, когда одна половина его сограждан в смертельной вражде восстала против другой половины, когда сместились, а подчас и рушились религиозные и нравственные устои. Раскол прошел через его душу и убил его.

Леонид Дмитриевич Семенов родился в Петербурге 19 ноября (по новому стилю 1 декабря) 1880 г. Был убит около 8 часов вечера 13 (по новому стилю 26) декабря 1917 г. (в печати появлялись ошибочные даты рождения и смерти). У Семеновых семейное начало преобладало, пожалуй, над всеми другими компонентами сознания. Поэтому прежде чем говорить об этой жизни, уместившейся между рождением через три дня после Блока и гибелью в пушкинском возрасте, необходимо сказать о предках и близких родственниках; только так мы поймем, какую могучую власть традиции сумел вобрать в себя и преодолеть на своем жизненном пути Леонид Семенов.

2. СЕМЬЯ

Прапрадед поэта Николай Петрович Семенов (1755-1837) двадцать лет состоял на военной службе, участвовал в тридцати семи сражениях Суворова. Побывав в Европе, он проникся идеями французских энциклопедистов. Он женился на Марии Петровне Буниной, сестре известной поэтессы, которую современники называли русской Сафо. Напомним, что в мемуарах И. А. Бунина есть глава “Семеновы и Бунины”. Через Буниных Семеновы состоят в родстве с В. А. Жуковским[333].

Старший сын Николая Петровича и Марии Петровны Петр (1791-1832) окончил пансион при Московском университете, который на рубеже XVIII-XIX вв. стал колыбелью самой влиятельной ветви русского предромантизма с его культом религии, дружбы, идеальной любви, “сердечного воображения”. Признанным главой этого движения скоро оказался воспитанник пансиона Жуковский. В 1807 г. П. Н. Семенов поступил подпрапорщиком в лейб-гвардии Измайловский полк: военное призвание было прочно укоренено в семье. Но он с детства имел склонность к поэтическому творчеству и теперь стал отличаться в разных жанрах легкой поэзии, популярных в начале века. Литературная известность пришла к нему в 17 лет, когда он сочинил пародию на оду Державина “Бог”. Благодаря связям тетки-поэтессы (одной из трех дам — участниц “Беседы любителей русского слова”), он был принят в домах Державина, Шишкова, И. И. Дмитриева. Свое место в борьбе архаистов и карамзинистов (на стороне карамзинистов), составлявшей