Читать книгу - "Просроченный долг - Йожеф Лендел"

писать о том, что помню. Я написал бы, и это была бы интересная глава, о том, как жил в избе, в которой вместе с тремя взрослыми и двумя детьми кроме двух собак и кошки жили еще цыплята и поросенок Моська и новорожденный бычок Мишка. Man muss aus der Not eine Tugend machen (Делать из нужды добродетель (нем.).), и вот я опишу такое, чего не довелось наблюдать ни одному ученому, потому что он не жил в одной комнате с теленком. Красивый пестрый теленок Мишка родился под вечер 22 мая. Хозяйка сразу же отняла его от матери и, так как было холодно, внесла в избу. Теленок никогда не сосал, его сразу стали поить из ведра. Попоила его хозяйка 22 мая вечером, 23 мая утром и ушла на работу, а теленок весь день прыгал, привязанный за веревку. Вечером пришла хозяйка, зазвенела ведром, и теленок замычал: запросил молока. Он уже запомнил звон ведра. Так называемый павловский рефлекс уже сработал в мозгу теленка, которому было всего полтора дня от роду. И после он мычал только тогда, когда слышал звон хозяйкиного ведра. Правда, интересно? Психология. Но не менее интересно, что в начале ноября красивый пестрый Мишка сдох, потому что хозяйке нечем было его кормить. Тоже интересно, правда? Политика. Потому что это май и ноябрь, май и ноябрь 1950 года в Сибири, в деревне Макарово, где я, ссыльный, должен жить и умереть. И где мне нужно бояться, что я пишу, нужно бояться, что эту тетрадку отберут и обязательно уничтожат следователи, даже не прочитав. А ведь для меня эта тетрадка — единственная связь с миром. Когда-нибудь эти записки найдут, и тогда моя жизнь, уроки моей жизни — и как я уже написал — действительность без всяких уроков (в такой книге, к сожалению, нельзя обойтись без повторений) получат продолжение и смогут повлиять на мир.

Мои хозяева уже встали, заплакал ребенок, я гашу лампу, нужно беречь керосин, в декабрьской темноте тратится много керосина.

Вот предисловие, собственно, и готово.

Я был беден и богат. Я родился в деревне, жил в больших городах и умру здесь в Сибири, если в скором времени не произойдет чуда. Я повидал разные города, в Венеции я сидел в том самом кафе, где за сто десять лет до меня Стендаль прочитал в газете о том, что Наполеон вернулся во Францию. Я был на севере, где ель растет только в защищенных долинах и за сорок лет едва достигает роста человека. Я видел не только площадь Святого Марка, это творение с величественными пропорциями, которому опорами служат собор Сан Марко и дворец дожей, а куполом — небо. Я помню не только лунные ландшафты заполярных горных хребтов и многоцветные небесные органные трубы северного сияния. Я видел, как за украденную пайку вора затоптали насмерть, видел людей, которые возились в куче мусора в поисках чего-нибудь съедобного, я видел жрущий икру господский сброд на приеме в русском посольстве в Берлине, я видел море и бродил с рюкзаком за плечами по горам в Альпах, но всё это неважно, и всё это так и прошло бы бесследно, если бы я не стал Савлом и Павлом, гонителем и гонимым, если бы не стал верующим и убежденным Савлом, если бы не гордился тем, что «беспощадно стремлюсь к добру». Сегодня я вижу обе стороны во всем, и налицо все возможности для того, чтобы я стал мудрым.

Но мудр ли я? Испытать — еще не значит познать, знание — еще не жизнь. «Возлюби ближнего твоего, как самого себя», — может быть, в этом и есть конечный смысл всего. Но все же я люблю себя больше, чем своего ближнего…

Теперь, когда я стар, самым важным, самым существенным кажется большой жизненный опыт и, прежде всего, то, чтобы точно передать всё, что я испытал, и сделать правильные выводы. В юности было другое, в юности самым важным я считал неуемную энергию молодости — одним взглядом суметь проникнуть в глубь вещей. Я грезил о Паскалях и Моцартах. Но Wunderkind (Чудо-ребенок, вундеркинд (нем.).) становится музыкантом и математиком, потому что без какого-то бы ни было опыта, интуитивно понимает глубокие взаимосвязи. Шелли, Лермонтов, Петёфи — не дети, они юные поэты. Но ^ипдегкшд не может быть автором романа, Шипйегктй не может быть врачом, для этого нужна эмпирия, опыт. Вопрос: насколько мы способны понять то, что нам говорит опыт. «Nur hinein aus volle Menschenleben» (reift nur hinein ins volle Menschenleben! («Да лезьте ж вглубь, в люд- скую жизнь сполна!» (Гёте. «Фауст». Пролог в театре. Пер. Д. Сильвестрова).).

С чего же начать? С воспоминаний, спокойно по порядку, с самого детства? Дойду ли я до сегодняшнего дня? С описания сибирского колхоза, потому что сейчас я должен жить — и не жить — в Сибири, в колхозе? Но сколько всего прошло, пока я очутился здесь. Писать о любви? И для этого нужно описать всю мою жизнь. Времена, когда я был Савлом, я частично описал в своей книге «Вишеградская улица». Где-то лежит рукопись на немецком языке. «Berlin 1930, oder die Demokratie» (Берлин 1930, или демократия.), сюда же я присоединю небольшой отрывок из детских воспоминаний, а теперь попробовать написать «Белое кладбище». Или нет, сейчас я не могу описывать с симпатией его героиню. Начну с другого: Бич божий (Кинодрама о предводителе гуннов Аттиле.).

Сегодня, 31 декабря 1950 года, я, как сумел, написал моего Аттилу. Для того чтобы достичь совершенства, нужно переписать раз восемь. <.> Но у меня нет времени ждать, и даже нет бумаги, чтобы переписать уже написанное. В 1950 году в СССР опять трудно с бумагой. А ведь ее производят больше, чем раньше. Но в каких целях? В здешней школе на 5–6 учеников выдали по одному учебнику, и это большая беда. Но еще большая беда, что на первой странице иллюстрированного журнала «Огонек» красуется большое фото: «Напечатаны школьные учебники»… Беда? Не беда, а система: дефицит компенсируется бахвальством. Система. В 1938 году в одной камере встретились инженер, которого посадили за то, что он якобы выпускал плохую резиновую обувь, и покупатель, который якобы распространял клевету на советскую промышленность, выпускающую плохую резиновую обувь. Если инженер — «вредитель», то покупатель обуви невиновен. Ну, да «ничего» — обоих посадили, и оба получили свои 10 лет. Стало быть, господин редактор, который с трудом достает бумагу для своего журнала, поступил правильно, рекламируя выпуск школьных