Читать книгу - "Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917) - Валентин Павлович Свенцицкий"

обратно в рутинный круговорот. Казалось бы, сейчас откроется новый мир, начнётся новая жизнь, и… ничего не происходит. Обычное дело – праздник кончается, надо жить дальше. Символ дебюта Свенцицкого в литературе – жёлтенькие цветы, склоняющиеся под колёсами телеги и снова выпрямляющиеся. И не оставляет надежда: это не последний Васин диплом, поэтическая душа достойно выдержит куда более суровые экзамены, не закиснет в одиночестве и немощи, как у героя рассказа «Назначение». Вечный переписчик из провинциального городка – уже не личность, а придаток к столу и учреждению. Только механически выполняя приказы и безвольно двигаясь в толпе, он не испытывает болезненной беспомощности. Ему неловко в гостях, зато не одиноко на шумной улице. Чужая жизнь (эту важную характеристику отношения персонажа к людям автор повторяет неоднократно) неинтересна, любое душевное соприкосновение не вызывает ничего, кроме досады. Сей премудрый пескарь гордится отсутствием грехов, но не творит и добрых дел. Не творит ничего… Внезапно начинает преображаться Николай Николаевич от мимолётного ощущения «как бы участия» в жизни незнакомого человека. Отвыкшая рассуждать душа начинает работать, рождается желание быть любимым, познать семейное счастье, объединиться с кем-то, кто станет вместе радоваться и страдать. Он хочет – жить! Всё это могло быть, будет… только бы назначили в другой город! Увы. «События внешней жизни не зависят от нас. И не на это внешнее устроение должны мы обратить главное внимание. Мы должны прежде всего в порядок привести собственную душу» (МвМ. 1, 15). Беда и парадокс – герой мечтает о том, что имеет. Вот заботливая женщина, детки… Только распахни сердце, прими их в себя, перестань воспринимать как чужих, создай единство. Но в омертвелом человеке не возникает решимости потрудиться; да и грёзы односторонние: нет внутри жажды любить, нет стремления одарить избранницу, влиться в её чувства, разделить страдания. Всё себе и для себя… О таких существах, заживо погребённых в самости, Б. Гребенщиков с тоскою сказал: «Мы могли бы быть люди… Козлы».

Потерявшие облик человеческий, уничтожившие образ Бога в себе персонажи действуют ещё в двух рассказах. Арестант совершает бессмысленный побег не задумываясь, машинально – по-звериному, инстинктивно чувствуя безнаказанность. А дальше идёт охота. Преследователи ничуть не отличаются от жертвы – они такие же звери, а вожак – матёрый охотник. У него нет чувств – только чутьё; ему безразлично, кого гнать – кабана, оленя или человека; он отдаётся охоте с упоением и действует как привычный лесной зверь – быстро, уверенно, безжалостно. Свенцицкий мастерски описывает «преображение», почти неуловимый процесс, когда зверь входит в душу человека. Меняется всё – слух, взгляд, мышление, эмоции. Только чучела тел ещё напоминают… Но как бы ни были безобразно едины особи в стае, после дикого преступления совесть разделяет их. И ужас вожака свидетельствует: он может убить в себе зверя. Напротив, никаких надежд не оставляет «Шутка лейтенанта Гейера», но не только потому рассказ не относится к творческим удачам. Он скорее похож на анекдот и не дышит жизненной правдой. Но и тут найдём духовный смысл (хоть и прост, да многими неприемлем): человек не должен превращаться в машину, даже солдат и даже на войне.

Мнимое бесстрастие и обуянность страстями – две смертные пропасти духовного мира. Но в одиночку спастись невозможно, твёрдо убеждён Свенцицкий. Эти темы и главенствуют в его рассказах. Отчего гибнет в тёмной ночи дедушка Еремеич? От жадности и безверия. Соблазнённая небывалым уловом душа готова обманывать («Демьяновым скажу – в Верблюжьем затоне был… пусть едут»), перестаёт здраво рассуждать и не замечает, как сама попалась в сети врага. В опьянении предстоящей наживой грезит затмившими свет «красенькими» бумажками. Ни возблагодарить Господа за дар, ни воззвать к Нему о помощи не находит нужным, ибо знает, что никто не услышит. Самочинная отъединённость от людей и Бога обрекает нас на одиночество в страшной пустыне. Нет ничего хуже, чем почувствовать – ты совершенно один…

Разные приманки ставит диавол, но деньги и похоть – самые распространённые. Ревностного к молитве, старательного молодого послушника проще всего было соблазнить именно на блуд. Попустив испытание для укрепления духа, Господь не оставляет борящегося; огнём вспыхивает глас Божий: «Остановись!.. Погибнешь!..» Чувствуя немощь, монах обращается к духовному отцу. На нём и лежит вина за произошедшую трагедию, его душа будет также гореть в аду. В буквальном и переносном смысле опустив руки, юноша прибегает к человеку, которому вверил себя в попечение и который несёт пред Господом полную ответственность за послушника. «Бог так устроил, чтобы люди были исправляемы людьми же».[22] И что же? Холодные, выцветшие глаза, формальные увещевания, ни малейшего соучастия, духовная глухота, смертный холод… Да оставь беспомощное существо рядом, переживите вместе молясь тягостную ночь – и завтра восстанете в радости живые оба! Ан нет… Храня свой покой, старик (увы, не старец) не захотел разделить чужую муку, торопливо спровадил пасомого – умирать. Не к месту, неразумно сказанные слова о смерти[23] только увеличивают тоску, разобщённость с близким гасит последнюю надежду… Нет, не последнюю! Если бы о. Сергий заставил себя снова встать на молитву, был бы спасён. Но парализованная душа даже не старается это сделать. Дальнейшее – молчание.

В большинстве творений Свенцицкого действие связано с главными христианскими праздниками, но нигде общее торжество так остро не переживается, как в отрывке из дневника. Маленьким шедевром его делают не только поэтичность описания пасхальной ночи (прямое объяснение в любви к Божьему созданию) и мастерство психологической рисовки, сравнимое лишь с Достоевским, но и лаконично выраженный духовный смысл: «Коли Христос воскрес – разве можно врозь быть?» Да, безнравственные люди тоже хотят есть, и если праздник на земле, как же отвергать их? «До оценок ли тут – кто лучше да кто хуже… Радоваться, обниматься надо и быть всем вместе. Главное – всем вместе».

Такова же суть рассказа «Ольга Николаевна», входящего в золотой фонд русской малой прозы. Специалистам ещё предстоит проанализировать художественные средства и литературные приёмы, с помощью которых передана необычайная напряжённость существования героини. Ограничив себя постижением душевного мира, Свенцицкий оставляет покров тайны на духовном: мы видим только последствия чудесного преображения, почти мгновенно свершившегося на пороге смерти. Как же это случилось? Казалось бы, женщина настолько погрязла в самости, отторглась от людей, что никакое выздоровление немыслимо. Скоропалительное замужество ради избавления от родительской опеки обычно кончается печально – потом хочется освободиться и от новой семьи. Муж внушает физическое отвращение, его образ в душе стирается (это выражается в прекращении именования), дети безразличны. Окружающие становятся противны, даже голоса их раздражают;