Читать книгу - "Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге) - Посмыгаев"

раз и навсегда. Оба утверждали, что ключ к решению проблемы находится в языке. Однако на этом их сходство заканчивается. Как решает «вопрос философии» Деррида? Он просто взрывает язык изнутри, разбивая его смысл на мириады фрагментов, состоящих из многозначностей, парадоксов и лингвистических анекдотов. Таким образом, какое-либо связное философствование (как и вообще все связное, если на то пошло) автоматически объявляется невозможным. Витгенштейн со своей стороны полагал, что философия возникла вследствие путаницы в значениях, каковая в свою очередь происходит при сочетании слов из несопоставимых категорий. (Например, вопрос «В чем цель жизни?» вообще не имеет смысла, поскольку слова «цель» и «жизнь» принадлежат к несопоставимым категориям.) То, что мы называем философией, — всего-навсего результат ошибок в использовании языка. Если распутать эти языковые клубки, ошибки исчезнут сами собой. И Дерриду, и Витгенштейна объединяет то, что они оба видят философию как своего рода фокус. Но если Витгенштейн засовывает кролика обратно в шляпу и заставляет его исчезнуть, то Деррида, напротив, извлекает кроликов из шляпы как из рога изобилия.

Если «Числа» Соллерса — это осколки разбитого зеркала, то отзыв Дерриды немногим лучше.

Проникнувшись духом философа, рискнем сравнить его текст с отражением отражения, или с отражением внутри отражения. Исходный текст цитируется, копируется и даже пародируется (возможно, и с умыслом, но без особого смысла). Вообще складывается впечатление, что загадочность исходного текста была воспринята Дерридой как личный вызов, и любой ценой должна была быть превзойдена. Деррида еще и утверждает, что любой отзыв на книгу неизбежно будет таким же: «Каким бы длинным ни был перечень, как бы прямо ни было изложено написанное, все равно оно будет недешифруемым». Само собой, некоторые критики сумели найти более простой способ изложить свое мнение насчет опуса Соллерса и прилагающегося к нему эссе. У многих английских читателей сложилось такое совершенно «недешифруемое» мнение, как «чушь собачья». Даже искренние поклонники Дерриды надеялись, что эта работа — результат временного помутнения рассудка философа. И правда, куда это могло его завести? Что подразумевалось под заявленным им тезисом о «нечитаемости»?

Ответа не пришлось долго ждать. Через два года Деррида опубликовал «Глас». Опус состоял из двух непрерывных колонок текста. Как и в «Диссеминации», текст начинался с середины предложения и занимал добрые 300 страниц, время от времени перебиваясь выделенными пассажами наподобие ремарок и кусками цитат. Левая колонка, напечатанная немного более крупным шрифтом с меньшим расстоянием между строками, представляет собой в высшей степени оригинальное изложение философии немецкого мыслителя Гегеля, периодически перебиваемое цитатами из него же. Правая колонка — это также обильно снабженный цитатами комментарий творчества французского лирического автора, по совместительству педераста и заключенного, Жана Жене. Каждый из этих авторов по-своему невыносим. Но в то же время трудно представить себе нечто более несовместимое, чем систематическая немецкая метафизика и систематическая французская педерастия. Дело совсем не в том, что мы испытываем антипатию к немцам или гомосексуалистам.

И Гегель, и Жене на свой лад не хуже Дерриды издеваются над чувствами и ожиданиями простого читателя. Гегелю, с его предложениями величиной со страницу, набитыми бескомпромиссным метафизическим жаргоном, спокойно можно присвоить звание де Сада от философии. Отношение к де Саду Жене несколько менее философское, но эффект в обоих случаях получается одинаково мучительный.

Так о чем же, собственно, «Глас»? Как мы уже догадались, решать это не нам. Кристофер Норрис, один из самых благосклонных критиков Дерриды, выразился следующим образом: «Глас» — это не книга во всяком случае, не в общепринятом смысле слова. Унифицирующий принцип данного труда заключается в постоянных отсылках на какой-то привилегированный источник авторской интенции». С другой стороны, набор и печать этой не-книги осуществлялись согласно очень определенной интенции привилегированного автора. Несчастные типографские рабочие не получили ни малейшего шанса заняться безграничной свободной интерпретацией. В тексте использовалось целых четыре вида шрифтов (по одному на каждую колонку, один для выделенного текста, еще один для цитат), не говоря уже о частом курсиве, абзацах по-немецки, древнегреческих и латинских словах. Далее, по оригинальному макету объем этой не-книги должен был составлять ровно 100 кубических дюймов. Каждая страница представляла собой квадрат в 10х10 дюймов, соответственно в один дюйм толщиной. Я повторяю: дюймы. Комментарии французских наборщиков, привыкших работать в сантиметрах, наверняка бы привели в восторг самого Жене.

Но раз уж книга представлена на рассмотрение публики, у нас есть полное право поинтересоваться, можно ли отыскать в ней хоть какой-нибудь смысл. Знаменитый диалектический метод Гегеля заключается в том, что некий тезис является источником собственного же антитезиса, после чего они сливаются и образуют синтез. Например, «бытие» производит свой антитезис «небытие», а потом из них в процессе синтеза возникает «становление». Всеобъемлющая философия Гегеля целиком построена по этому принципу.

Можно распознать диалектический метод и в «Гласе». Скажем, левая колонка с Гегелем — это тезис, высший образец высокой философии, придуманное Гегелем полное интеллектуальное оправдание существования авторитарного прусского государства XIX века. Тогда нетрудно истолковать как антитезис рапсодии Жене о «un jeune garcon blonde» (белокуром мальчике) или такую поэму: «Divine aime Gabriel, surnomme l'Archange.

Pour L'amener a l'amour, elle mette un peu de son urine dans ce qu'elle lui donne a boire ou a manger»1 (моча архангела Гавриила используется в качестве 1 Божественна любовь Гавриила, Архангелом прозванного. Для помощи в делах любви она добавляет каплю его мочи в питье или еду любимого. приворотного средства). А синтез — он, вероятно, осуществляется в мозгу читателя, а может, и где-нибудь еще. Или, пользуясь блестящим объяснением Дерриды: «Его (синтеза) интерпретация требует привлечения гегельянского представления о праве, с одной стороны, и о политике, с другой. Его место в структуре и развитии системы… таково, что осуществляющиеся в нем перемещение и перевовлечение не могут иметь исключительно локального характера».

Любой бы подумал, что на этом можно и остановиться.

Если уж «недешифруемое… нечитаемое» так или иначе создать удалось, казалось бы, цель достигнута. Но Деррида был другого мнения.

Он носился по всей Европе, выступая с докладами, продолжал преподавать в Париже, читал лекции сразу в нескольких американских университетах.

При всем этом он оставался потрясающе плодовитым автором. Даже на этой стадии количество производимых им «текстов» — от нечленораздельных статей до не-книг величиной с книги — исчислялось сотнями. Большинство полагает, что следующая его эпохальная работа вышла в 1980 году. Называлась она «Почтовая открытка: от Сократа к Фрейду и дальше». Сократ никогда не посылал почтовых открыток, ни Фрейду, ни кому другому. Это легко выяснить, произведя элементарнейшую, но от этого не менее эффективную деконструкцию данного заголовка, если уж принимать