Читать книгу - "Литература как жизнь. Том II - Дмитрий Михайлович Урнов"

пасторальной Утопии. Вкладывает огромные деньги в строительство замка, приобретает и разводит породистых домашних животных, особенно свиней (его с поросятами на руках сняли в кино за неделю до смерти), выписывает из Англии дорогостоящего чистопородного тяжеловоза, а тот неожиданно пал и, по мнению биографов, утрата драгоценной лошади (у него были деловые планы, связанные с этим племенным жеребцом) усугубила предсмертную депрессию страдавшего и без того бессонницей, больными почками, желудочным расстройством, закупоркой кровяных сосудов, отечностью суставов, тошнотами, водянкой, артритом, прыщавостью, ревматизмом, геморроем и уремией.

Джек Лондон предсказал свой конец и предвосхитил финал фильма «Гражданин Кейн»: пожар, пожравший Дом Волка, – это последние кадры фильма, дым из трубы особняка, который построил Кейн. Смерть или самоубийство? Спорят и, возможно, никогда не перестанут спорить о невольном или же добровольном уходе из жизни писателя-жизнелюба. Смерть пришла внезапно, но уход из жизни начался задолго до физического конца. Джек Лондон пред-описал свою добровольную гибель в романе «Мартин Иден», и никто не привел столь убедительных доказательств самоубийства, как те, кто самоубийство отрицали. Вторая жена, Чармиан, которую он называл товарищем (чему в отношениях с женой подражал советский классик Вс. Вишневский), настаивала, что муж её не покончил собой. Можно бы ей верить, но она преследовала цель практическую. Страховку не выплачивают за самоубийц, а жизнь знаменитейшего писателя была застрахована в двойном размере.

Какую бы цель ни преследовала Чармиан, она подробно описала самоубийственный образ жизни её мужа, особенно противопоказанное ему питание, которого он упрямо придерживался. В последний ужин Джек Лондон заказал и съел для него наивреднейшее – жаренную утку по-корейски. Запечатлела Чармиан и слова, последние слова, что она от него услышала, когда, закончив их вечерний разговор и отправляясь, как оказалось, на последний ночлег, он произнес: «Ну, вижу, ты без меня не пропадешь». Следующим утром Джек Лондон был мертв. Причиной смерти записали уремию.

Была бы у меня возможность поговорить с Вилем Быковым, я бы у него спросил, в чем же заключалось что-то случившееся с Джеком Лондоном. До двадцати девяти лет жизнь ставила над ним свои эксперименты, которые он с успехом выдержал, а с тридцати до сорока всемирно прославленный писатель ставил эксперименты над собственной жизнью, и жизнь с ним расправилась.

Противоречивость – слово есть во всех биографиях Джека Лондона. Впрочем, с оговоркой: был противоречив, как всякий человек. Но он был ещё и писателем! Старшая дочь Джека Лондона, книгу которой перевел Виль, сохранила счастье редких встреч с отцом, но она же сохранила память о его безжалостности. Ушедший от жены Джек Лондон на глазах у малолетней дочери требовал от брошенной им матери его двоих детей не выходить замуж вторично. Причины остались неясны для девочки, свидетельницы тяжелого разговора, одно было ясно: отца не устраивал новый брак жены, он требовал, чтобы разведенная жена оставалась одинокой. Какими бы ни были практические причины (очевидно, деньги), но по-человечески то была жестокость.

На крыльях славы взлетел Джек Лондон одновременно с полетом братьев Райт. Вышел его роман «Зов предков» и впервые поднялся в воздух управляемый летательный аппарат, одни и те же газеты сообщали о двух событиях на первых страницах. Смерть Джека Лондона в газетах была первой новостью, во вторую очередь – кончина Австрийского Императора.

На закате своих недолгих дней Джек Лондон, протестант, революционер, вернулся к идеалу домашнего уюта, от которого бежал, разрывая свой первый брак. Всю жизнь говоривший о революции, Джек Лондон оказался худшим врагом революции: на словах бунтарь, а судя по образу жизни, конформист. Об этом в мемуарах, которые перевел Виль, и написала старшая дочь, и то же самое противоречие уловил читатель, точнее, слушатель, Ленин. Угасающий вождь революции прослушал в чтении жены два рассказа. Понравилась обреченному Ильичу стоическая «Любовь к жизни» – это было известно. Не понравился второй рассказ, какой – того не доискивался даже Dr. Bykoff. Пытаясь уточнить, какой рассказ, кроме «Любви к жизни», прослушал Ленин, позвонил я в Горки Ленинские. «Сейчас посмотрим, – отвечают, – книжка на кровати так и лежит».

В первом рассказе – борьба, которую ведет золотоискатель, забывающий в конце концов о золоте, во втором, под названием «Потомство МакКоя», – капитан, подрядившийся доставить груз и думающий о долге перед хозяином. Первый рассказ – талантливое развитие конрадианского мотива, второй – тоже конрадианский рассказ, но всего лишь подражательный и по настроению конформистский. Так я и написал: два Джека Лондона, согласно Ильичу. Однако следовать ленинской оценке мне запретил, кто бы вы думали? Анатолий Софронов! Советский из советских писателей, главный редактор «Огонька», заказал мне юбилейную статью. «Это что же получится? – строго обратился ко мне Анатолий Владимирович.

– После твоей статьи я должен буду в приложении к журналу не двенадцать, а шесть томов издавать?». Вот что значило мнение Ленина, но увидел я, чего при советской власти больше видеть не пришлось: редакторский карандаш расправился, нет, не с моими – с ленинскими словами.

Уже двенадцать лет мы с женой смотрим на холмы, где жил Джек Лондон – с первой женой и двумя дочерьми. Недолго жил, но тогда вышел «Зов предков» и пришла к нему слава, уже не покидавшая его. Дня не проходит, чтобы я не заглядывал в его книги. Он смотрит на меня с обложки в советское время вышедшего сборника, в котором есть переводы моего отца. По-моему, нет более американского американца, чем Джек Лондон, изучению которого посвятил свою жизнь мой старший соученик Виль Быков.

Энциклопедия обманов. Памяти Белл Сильвестер (1914–2016)

«Чтобы не врамши, таких не видал».

«Приключения Гекльберри Финна».

Белл Сильвестер, вдова Арнольда Сильвестра, библиотекарша из Фрипорта в штате Нью-Йорк, организовала мне лекцию о Марке Твене. Некоторые слушатели вставали и уходили, но это не было откликом на мои слова, – то был протест против высказываний Марка Твена, которого я цитировал.

Лекция была публично объявлена и ради рекламы библиотечный листок преувеличивал, обещая, что «русским исследователем будут проанализированы романы, рассказы и очерки Марка Твена». Городская газета оповестила скромнее: речь пойдет о «Приключениях Гекельберри Финна»[257].

Почему Белл, отличавшаяся неистощимой инициативностью (продолжала работать, не дожив двух недель до ста двух лет), предложила высказаться о Марке Твене «чужаку»? История такова. Согласно двустороннему проекту «Марк Твен и Россия», мы с Александром Ващенко и Сергеем Чаковским привезли в США выставку его русских изданий. Нас интервьюировали, и в прессу попал мой рассказ о том, как во время войны мать мне читала, а потом я и сам читал «Приключения Гекельберри Финна». Профессор Роберт

Хирст, директор многотомного