Читать книгу - "Михаил Тухачевский. Портрет на фоне эпохи - Юлия Зораховна Кантор"

себя Тухачевский бы не смог. Что же до истинного отношения к погонам, характерен эпизод, в действительности произошедший с Тухачевским вскоре после того, как он попал в плен: «Я был… отправлен в солдатский лагерь Губен на солдатское довольствие за отказ снять погоны. Через месяц погоны были сняты силой»64.

А вот красный бант в связи с Февральской революцией – вполне возможен…

Свидетельство самого Тухачевского: «Впервые серьезно стал интересоваться политикой с Февральской революции, когда и началось мое знакомство с основами марксизма. Оторванный от России и имея лишь немецкие газеты, не дававшие полного представления о развитии революции, я сочувствовал в первые дни эсерам, но скоро отказ последних от принятия государственной власти в руки социалистов дискредитировал их в моих глазах. Тому же содействовало и знакомство с учением Маркса, последователем которого я становился»65.

Тухачевский начал внимательно отслеживать деятельность большевиков в России. Агитационная литература, в том числе социал-демократическая, проникала в лагерь из Швейцарии. Проблем с изучением марксизма у Тухачевского, хорошо знавшего немецкий, не возникало. Да и программа, и брошюры с постулатами политической деятельности РСДРП также, вероятнее всего, попадали в Ингольштадт из Цюриха. Н.К. Крупская писала в воспоминаниях: «Еще когда мы жили в Берне, начата была и довольно широко поставлена переписка с русскими пленниками, томившимися в немецких лагерях. Материальная помощь, конечно, не могла быть очень велика, но мы помогали чем могли, писали им письма, посылали литературу»66. Свойственный молодости максимализм, помноженный на стремление к лидерству, усиленное годами вынужденного лагерного бездействия… Радикализм формирующегося политического кредо 23-летнего Тухачевского вполне объясним. Весьма характерно, что Тухачевский, сам того не зная, солидаризировался с той частью российской интеллигенции, которая изначально сочувствовала либеральным политикам, но отвернулась от них из-за их властебоязни. Собственно, эта властебоязнь, как показали последующие события, и привела страну к революционному тупику. Тухачевскому импонировали те, кто был готов к решительным, хоть и жестоким действиям.

Первую – «лингвистическую» – смену настроений Тухачевского зафиксировали его французские друзья: «Хозяева называли меня по-прежнему “Ваше благородие”, но я их назвал 6 товарищами”», – рассказывал Тухачевский Реми Руру, вернувшись с обеда из соседнего каземата, где находились его русские приятели.

«Однажды, – вспоминал Рур, – я застал Михаила Тухачевского очень увлеченного конструированием из цветного картона страшного идола. Горящие глаза, вылезающие из орбит, причудливый и ужасный нос. Рот зиял черным отверстием. Подобие митры держалось наклеенным на голову с огромными ушами. Руки сжимали шар или бомбу… Распухшие ноги исчезали в красном постаменте… Тухачевский пояснил: “Это – Перун. Могущественная личность. Это – бог войны и смерти”. И Михаил встал перед ним на колени с комической серьезностью. Я захохотал. “Не надо смеяться, – сказал он, поднявшись с колен. – Я же вам сказал, что славянам нужна новая религия. Им дают марксизм, но в этой теологии слишком много модернизма и цивилизации. Можно скрасить эту сторону марксизма, возвратившись одновременно к нашим славянским богам, которых христианство лишило их свойств и их силы, но которые они вновь приобретут. Есть Даждь-бог – бог Солнца, Стрибог – бог Ветра, Велес – бог искусств и поэзии, наконец, Перун – бог грома и молнии. После раздумий я остановился на Перуне, поскольку марксизм, победив в России, развяжет беспощадные войны между людьми. Перуну я буду каждый день оказывать почести”»67. Тухачевский шутил, но этой шуткой он серьезно и внятно обозначил свои политические симпатии, интуитивно предугадывая ближайшее будущее России. Ему нравилось эпатировать. «Кощунствуя спокойно и весело, он затем галантно осведомлялся: “Я вас не шокирую? Мне было бы очень досадно…”»68 Тухачевский в Ингольштадте увлекся резьбой, изготавливая забавные фигурки. Из плена домой в 1917 году он привез любимые игрушки – вырезанных им из дерева маленьких идолов…

Монотонность лагерных будней может тяжело сказываться на состоянии психики, констатировала комендатура Ингольштадта. «Миновала вторая Пасха во время моего пребывания в плену. Не могу утаить от вас, что испытываю огромную невыразимую тоску», – признавался родным Шарль де Голль69. Переклички членили дни на части. В декабре 1914 года в фортах VIII, IX, X переклички проходили в 9.00, 11.00, 14.00 и в 16.00, причем две из них – в казематах и две – во дворах фортов, «при неблагоприятной погоде» – под укрытием. Между поверками военнопленным разрешалась «ходьба». За нахождение вне каземата после 16.00 военнопленный мог быть наказан, вплоть до расстрела70. В начале 1915 года «психическая» проблема проявилась очевидным образом, в связи с чем были созданы условия для духовных и физических занятий военнопленных. «Вы часто спрашиваете меня, гуляю ли я. Да, по меньшей мере два часа в день, по территории форта… Как только позволит погода, я снова начну заниматься спортом», – писал де Голль матери71.

Среди заключенных в офицерском форте Ингольштадта имелось несколько художников. Наиболее известный из них – бретонец Жан-Жюльен Лемордан. Он сделал наброски портретов товарищей по IX форту и зарисовки окрестностей – они сохранились до наших дней и даже экспонировались в Баварском музее армии. Темами другого художника были, наряду с ландшафтами, жанр «обнаженное тело» и эротические сцены.

…Русские военнопленные с наибольшей охотой занимались поделками из конского волоса, изготовлением колец, браслетов для рук и для часов, которые хорошо раскупались – как товарищами по плену, так и гражданским населением. Устраивались даже «рукодельные» выставки. Образцы этих поделок и сейчас демонстрируются в Баварском музее армии.

В фортах существовал театр, в основном французский (русский театр был лишь в одном форте). Но в нем могли играть и знавшие французский русские офицеры. К их числу относился и Тухачевский. Любопытны воспоминания о лагерных спектаклях. Театральные вечера были большим событием. Зрители приходили в «безукоризненной униформе». В части каземата устраивался буфет, где угощались вином. Восторг зрителей вызывали женские роли. Сцена в этих случаях наполнялась ароматом, выражающим «женское начало во французском характере». Исполнители женских ролей одевались в специально присылаемые французам и бельгийцам для этой цели с родины чулки, белье, дамские платья и т. д. «Дам» в перерывах между действиями окружали «кавалеры», которые сопровождали их «под ручку» в буфет. Наиболее успешные исполнители женских ролей удостаивались особого внимания и галантности, даже «целования ручки»72.

Жизнь преподносила сюжеты, ничуть не уступавшие театральным – от фарса до драмы. Тухачевский – на первых ролях. Против него возбудили дело об оскорблении унтер-офицера. Инцидент носил трагикомический характер, что заметно даже по тексту донесения от 8 апреля 1917 года: «Унтер-офицер Ганс Абель в IX форте вечером 7 апреля в 9.00 предпринял предписанную перекличку в казарме левого крыла. Когда Абель проверял камеру номер 9, то обнаружил, что одного офицера