Читать книгу - "Страстоцвет, или Петербургские подоконники - Ольга Кушлина"

Вера Рудич в январе 1902 года смиренно пишет К. Случевскому после посещения его домашнего литературного кружка: «…у меня совсем нет воли и характера, я похожа с этой стороны на какое-то вьющееся растение, которому какой колышек ни подставляй, оно по нему и вьется». Дополнением к покаянному письму Веры Рудич может служить стихотворение, записанное ею в альбом хозяина салона:

Посвящается основателю поэтических пятниц

Жил-был садовник. Чуткою душою

От юных лет прекрасное любя,

С заботой нежной он своей рукою

Роскошный сад взрастил кругом себя:

Близ чайной розы ландыш цвел стыдливый,

Среди капризных ярких орхидей

Нарциссов ряд стоял в красе кичливой,

В бассейне водном рос цветок морей.

И повилику, травку полевую,

К себе садовник добрый перенес…

Бедная травка повилика — Вера Рудич смотрит на «садовника» К. Случевского снизу вверх, смиренно и благодарно. Валерий Брюсов, орлом взлетев к парнасским высотам, бросает холодный взгляд на долину (Николаевскую улицу в Петербурге) и видит там уродливое, но по-своему забавное растение.

Рис. 26. Прорастание банана

К своему же собственному творчеству Брюсов относился с большим пиететом и обижался, когда читатели не разделяли его восторга. В ноябре 1894 года он выговаривал приятелю: «В тебе не возбуждает ни мысли, ни чувства „На журчащей Годавери“, а я не знаю, смогу ли я написать что-нибудь лучшее…»

Лист широкий, лист банана,

На журчащей Годавери,

Тихим утром — рано, рано —

Помоги любви и вере!

Орхидеи и мимозы

Унося по сонным волнам,

Осуши надеждой слезы,

Сохрани венок мой полным.

И когда, в дали тумана,

Потеряю я из виду

Лист широкий, лист банана,

Я молиться в поле выйду;

В честь твою, богиня Счастья,

В честь твою, суровый Кама,

Серьги, кольца и запястья

Положу пред входом храма.

Лист широкий, лист банана,

Если ж ты обронишь ношу,

Тихим утром — рано, рано —

Амулеты все я сброшу.

По журчащей Годавери

Я пойду, полна печали,

И к безумной баядере

Снизойдет богиня Кали!

Рис. 27. Разные черенки: 1) фикус; 2) плющ; 3) пеперомия; 4) роза; 5) мелалейка; 6) циперус

На фотографии 1895 года В. Я. Брюсов изображен в кабинете дедовского дома в окружении экзотических растений. На переднем плане — вместительный, грубо сколоченный ящик с агавами; за ним стоит впечатляющих размеров плетеная корзина — кажется, с рассадой; цветы на подоконнике видны нечетко, так же как и стоящие на заднем плане горшки и второй цветочный ящик, видно только, что растений в них много. Вплот-ную к письменному столу приставлен узкий столик, где на подставке, прямо перед глазами, возвышаются два цветочных горшка: одесную — кустик с резной зеленью, по виду — из папоротников или хвойных (скорее всего, криптомерия), ошуюю — растение с большими листьями, очень похожее на хорошо укоренившийся росток бананового дерева.

Бананы — источник электроэнергии. Electronic Science Rewiew. 1966. № 3.

В микробно-водородном генераторе в качестве источника электроэнергии используются микроорганизмы, питаемые бродильной смесью из раствора неорганических солей и бананов. Такое устройство, разработанное фирмой «Melpar», превзошло все ожидания. Оно вырабатывает электроэнергию непрерывно в течение 24 часов при мощности 3,7 Вт. По мнению сотрудников фирмы, бананы могут быть заменены тыквой, виноградом и другими плодами.

Стоящий перед глазами банан Брюсов описал совершенно правильно: лист у него широкий (в черновике было: «лист высокого банана», а название — «Белый лист»). К тому же «культура большинства бананов не представляет особых затруднений». Черенки бананового дерева приживаются легко даже на географической широте Сретенки.

Знал ли Валерий Брюсов, что латинское название банана — Musa? В сочинении конца XV века «Ortus Sanitatis» (на русский язык можно перевести как «Сад здравия») есть целый раздел, посвященный «библейской флоре», с прелестными картинками и с цитатами из средневекового ботанического диспута: относилось ли Древо познания Добра и Зла к роду Musa или же к роду Ficus?

Рис. 28. Древо познания Добра и Зла; из книги «Ortus Sanitatis»

Глава седьмая. Кулич и роза

Кто первым привез в Россию пальму? Можно смело утвержать: Петр Великий. И даже если это был, скажем, какой-нибудь Афанасий Никитин, на своем горбу приволокший на родную сторонку чужеземное дерево, вам все равно не поверят. Царская слава — единая и неделимая.

Стихотворение К. Случевского об араукариях, где есть живое движение души и живое растение, вскоре забыли, а криптомерии Брюсова все так же зеленели. В 1913 году в Москве в издательстве «Сирин» стало выходить Полное собрание сочинений Брюсова. Цикл «Криптомерии» по-прежнему включен был в книгу «Шедевры», и тропические растения уже чувствовали себя в стихах Брюсова привольно, «как желтый одуванчик у забора, как лопухи и лебеда». Они продолжали исправно поставлять экзотические слова, свежие рифмы и знойные образы: «гондоле — желтофиоли», «атмосфере — криптомерий», «лиан — стан»… «аромат — лежат». Только в этих декорациях возможно русскому человеку раскрепоститься: «Играть, блуждать в венках из орхидей, тела сплетать, как пары жадных змей».

К тому же родительный падеж ключевого слова удачно подходил к имени самого автора «Криптомерий». Рифма (восемнадцать лет спустя!) пригодилась Федору Сологубу для новогоднего триолета. В последних числах декабря 1913 года Сологуб решил подарить друзьям-поэтам по рифмованному цветку. Валерию Брюсову достался букет совершенно сказочный:

Зальдивши тайный зной страстей, Валерий,

Ты назвал сам любимый свой цветок.

Он ал и страстен, нежен и жесток.

Во всем тебе подобен он, Валерий.

И каждый день одну из криптомерий

Небрежно ты роняешь на песок.

Сковавши тайный зной страстей, Валерий,

Ты назвал сам любимый свой цветок.

Никогда не расцветавшая до той поры елочка отправлена была к Новому году из Петербурга в Москву. Блудная криптомерия, некогда вынесенная из душных купеческих комнат на свежий воздух русской словесности, после годов разлуки вернулась в отчий дом. Теперь на ветвях ее красовался аленький цветочек — родной брат бумажной розы с пасхального кулича Матрены Брюсовой.

Криптомерии оказались не только «пресловутыми», но прямо-таки злополучными. Слово пустило мощные корни в русской словесности,