Читать книгу - "Белый. История цвета - Мишель Пастуро"

В этой системе, к которой постепенно, одна за другой, присоединятся все епархии западно-христианского мира, которой еще и сегодня придерживается католическая обрядовость, нет места ни желтому, ни синему. Эти цвета не признаны литургическими. А вот белый занимает главенствующее положение, тем более что, будучи цветом, избранным для праздников Христа и ангелов, он очень скоро становится еще и цветом праздников, посвященных Богоматери (а об этом у кардинала Лотарио не сказано ничего). Белый – самый святой и из цветов, это цвет славы. К нему следует относиться с почтением и не использовать необдуманно, даже если использование не связано с религиозным обрядом. Убедительным примером такого отношения к белому может служить ссора, которая в первой половине XII столетия вспыхнула между иноками Клюнийского ордена и монахами-цистерцианцами. Расскажем вкратце эту историю.

В основе западноевропейского монашества лежат принципы простой и скромной жизни: монахи носят ту же одежду, что и крестьяне, не выделывают и не красят шерсть. И все же с течением времени они начинают придавать одежде все большее значение: она превращается в символ монашеского статуса. Отсюда все увеличивающееся различие между одеянием монахов и костюмом мирян; отсюда и потребность в некоторой унификации, – чтобы утвердить и подчеркнуть единство монашеского ордена. Начиная с IX века главным в одежде монахов становится цвет смирения и покаяния – черный. Однако в начале второго тысячелетия сторонникам аскетической суровости приходится вести борьбу с набирающим силу стремлением к роскоши, в частности в клюнийском ордене. Их цель – вернуться к исходным бедности и простоте. На практике это выражалось в том, что рясы предпочитали шить из грубой ткани, либо неокрашенной, либо отбеленной на росистом лугу.

И вот на рубеже XI–XII веков учреждается новый монашеский орден – орден цистерцианцев. Они требуют возвращения к суровому уставу святого Бенедикта, согласно которому монахам надлежало одеваться только в дешевые ткани, выпряденные из некрашеной шерсти и вытканные ими собственноручно в монастыре. То есть учреждение нового ордена следует рассматривать и как реакцию на черные рясы клюнийцев, а значит, как проявление цветоборчества. Можно ли определить цвет некрашеной шерсти? Разве что назвав его сероватым. И действительно, во многих текстах начала XII века первых цистерцианцев называют «серыми монахами» (monachi grisei). Но очень скоро по причинам, которые нам еще предстоит выяснить, монахи из серых стали белыми (во всяком случае, монахи, принявшие обет, – насчет послушников ясности нет). Этот новый цвет одежды вызывает всеобщее негодование. Монахи не должны так одеваться. Первым на это событие откликнулся Петр Достопочтенный, аббат Клюни, написавший в 1124 году Бернару, аббату Клерво, знаменитое письмо, в котором обвиняет его в гордыне за выбор столь неподобающего цвета одежды. Ведь белый – цвет праздника, цвет славы, цвет Воскресения Христа и святости. Другое дело черный, в который одеваются братья-клюнийцы: это цвет смирения и воздержания. Бернар гневно возражает: черный – цвет дьявола и преисподней, тогда как белый – цвет чистоты и добродетели, более всего приличествует монастырской жизни. Их спор будет продолжаться, то затихая, то обостряясь, и в итоге перерастет в настоящий догматический и хроматический диспут между черными (Клюни) и белыми (Сито) монахами. Несмотря на неоднократные попытки примирения, он продлится до 1145 года, став не только важным моментом в истории западноевропейского монашества Средних веков, но и богатейшим источником сведений по символике белого и черного в эпоху наивысшего взлета средневековой культуры79.

Историку цвета в этой дискуссии интересна главным образом ее теоретическая сторона. На практике назвать тогдашнюю одежду клюнийцев черной, а одежду цистерцианцев белой нельзя: речь могла идти только о более или менее светлых оттенках серого и желтого в одном случае, и более или менее темных тонах синего или коричневого – в другом. Вплоть до XVIII столетия получить настоящий белый и настоящий черный будет для красильщиков почти невыполнимой задачей. В представлении монахов белый и черный – цвета не их реальной одежды, а цвета эмблематические, символические, только условно соответствующие цветам, описываемым в текстах или запечатленным на изображениях. В иконографии немало персонажей, которые по требованиям экзегетики или теологии должны быть в белом – ангелы, девственницы, исповедники, старцы из Откровения, избранные, ведомые в рай в день Страшного суда. И художникам не составляет труда запечатлеть их в белых, как снег, одеяниях, будь то на миниатюре или на настенной росписи.

Белый против красного

А в мирской жизни в феодальную эпоху существуют различные коды и практики, в которых партнерами либо антагонистами выступают не белый и черный, а белый и красный. Приведем два примера: шахматы и знаменитый роман Кретьена де Труа «Повесть о Граале».

Зародившись в северной Индии в начале VI века нашей эры, игра в шахматы распространилась в двух направлениях – в сторону Персии и в сторону Китая. Именно в Персии она приняла ту форму, которую сохраняет и по сей день. Арабы открыли для себя шахматы в VII веке, когда завоевали Иран. Они полюбили эту игру, и с ними она пришла на запад. На рубеже первого-второго тысячелетий шахматы проникли в Европу одновременно с двух сторон – через Средиземноморье (Испания, Сицилия) и через Скандинавию: варяжские купцы, ведущие торговлю в причерноморских регионах, очень скоро привезли эту новинку в Северную Европу. Но перед тем, как утвердиться по всему христианскому миру, игра претерпела некоторые изменения. В изначальном, индийском варианте, так же как и в более позднем арабо-мусульманском (а на Востоке и по сей день), на доске сражались черные и красные. В Азии именно эти два цвета с глубокой древности составляли традиционную пару антагонистов. Но в христианской Европе антагонизм черного и красного, так хорошо понимаемый в Индии и в странах Ислама, не значил ничего. Европейской символике цветов он был незнаком. И вот в XI веке, чтобы шахматы могли вписаться в систему западных ценностей, у одной из сражающихся сторон поменяли цвет: теперь на доске против красных выступали не черные, а белые. В феодальную эпоху, в светской культуре, как и в мире символов, антагонизм белого и красного имел более глубокий смысл, чем борьба белого и черного. Более трех столетий на европейских шахматных досках против красных фигур стояли белые: и клеточки на поле тоже часто были окрашены в эти цвета. Однако в конце XIV века происходит новый поворот: сначала клеточки, а потом и фигуры из белых и красных постепенно становятся белыми и черными. Окончательно утвердившись