Читать книгу - "Борис Слуцкий - Илья Зиновьевич Фаликов"

«Лошадей в океане» — глубочайшую связь этого стихотворения с тем самым «официально подохшим».

И. Эренбургу

Лошади умеют плавать,

Но — не хорошо. Недалеко.

«Глория» по-русски значит «Слава», —

Это вам запомнится легко.

Шёл корабль, своим названьем гордый,

Океан стараясь превозмочь.

В трюме, добрыми мотая мордами,

Тыща лошадей топталась день и ночь.

Тыща лошадей! Подков четыре тыщи!

Счастья всё ж они не принесли.

Мина кораблю пробила днище

Далеко-далёко от земли.

Люди сели в лодки, в шлюпки влезли.

Лошади поплыли просто так.

Что ж им было делать, бедным, если

Нету мест на лодках и плотах?

Плыл по океану рыжий остров.

В море в синем остров плыл гнедой.

И сперва казалось — плавать просто,

Океан казался им рекой.

Но не видно у реки той края.

На исходе лошадиных сил

Вдруг заржали кони, возражая

Тем, кто в океане их топил.

Кони шли на дно и ржали, ржали,

Все на дно покуда не пошли.

Вот и всё. А всё-таки мне жаль их —

Рыжих, не увидевших земли.

Я имею в виду Гумилёва. Причём — Гумилёва, идущего от Анненского. Я имею в виду пятистопный хорей, на котором тот и другой оставили особую печать. Не посягая на стиховедчество, просто процитирую:

Я твоих печальнее отребий

И черней твоих не видел вод,

На твоём линяло-ветхом небе

Жёлтых туч томит меня развод.

(И. Анненский. «Ты опять со мной»)

Знал он муки голода и жажды,

Сон тревожный, бесконечный путь,

Но святой Георгий тронул дважды

Пулею не тронутую грудь.

(Н. Гумилёв. «Память»)

Кони шли ко дну и ржали, ржали,

Все на дно покуда не пошли.

Вот и всё. А всё-таки мне жаль их —

Рыжих, не увидевших земли.

(Б. Слуцкий. «Лошади в океане»)

Гумилёвское стихотворение носит название — «Память». Первая книга Слуцкого — тоже.

Это мог заметить Илья Эренбург, которому посвящено стихотворение, поскольку он сам был выкормыш символистской эпохи и его первую книгу, сведя в пару с первой цветаевской книгой, отметил Валерий Брюсов в своём отзыве о молодой современной поэзии. Правда, не весьма похвально. Слуцкий сохранил у себя книгу Эренбурга «Звериное тепло» (1923), изданную в Берлине.

Хочет того или не хочет наш политрук, он идёт на смычку с классовым врагом — этим ужасным монархистом, расстрелянным революцией. Партийца побеждает поэт. Догму побеждает поэзия. Среди довоенных друзей Слуцкого был критерий — «стихи на уровне моря». Когда он попал в 1965 году в настоящее море, на военный корабль — на подлодку, — оживился, ходил из отсека в отсек, с удовольствием слушал командирские байки. Само стихотворение «Лошади в океане» писалось летом 1951 года в большую жару и основано на рассказе об американском транспорте с лошадьми, потопленном немцами в Атлантике. Говорят, «Лошадей...» пели нищие в электричках.

Лошади. Куда более слуцкое у Слуцкого — другое воспоминание о лошадях, другое хорошее отношение к лошадям:

Лошади едят овёс и сено!

Ложь! Зимой 33-го года

Я жил на тощей, как жердь, Украине.

Лошади ели сначала солому,

Потом — худые соломенные крыши,

Потом их гнали в Харьков на свалку.

Я лично видел своими глазами

Суровых, серьёзных, почти что важных

Гнедых, караковых и буланых,

Молча, неспешно бродивших по свалке.

Они ходили, потом стояли,

А после падали и долго лежали,

Умирали лошади не сразу...

Лошади едят овёс и сено!

(«Говорит Фома»)

Читатель выбрал «Лошадей в океане». Ему видней. На переиздании книги «Сегодня и вчера» (1963), которая и в первом выпуске имела тираж 35 тысяч экземпляров, Слуцкий сделал надпись: «И. Эренбургу — пока мы лошади ещё плывём в океане. Б. С.». Забавно — первая публикация «Лошадей в океане» состоялась в журнале «Пионер».

Не вина Слуцкого, что читатель не узнал вовремя и ещё одной лошадиной вещи Слуцкого:

До сих пор не знаю,

отчего были розовы лошади эти.

От породы?

От крови,

горящей под тонкою кожей?

Или просто от солнца?

Весь табун был гнедым,

вороным и буланым.

Две кобылы и жеребёнок

розовели, как зори

в разнооблачном небе.

Эти лошади держались отдельно.

Может быть,

ими брезговали вороные?

Может быть,

им самим не хотелось к буланым?

Может быть,

это просто закон мирозданья —

масть шла к масти?

Но среди двухсот тридцати

коннозаводских,

пересчитанных мною

на долгом досуге,

две кобылы и жеребёнок

розовели, как зори,

развевались, как флаги,

и метались языками

большого пожара.

(«Розовые лошади»)

С большим опозданием последовала реакция на эти стихи в статье Владимира Бушина «Не быть слепым» (Завтра. 1998. № 46 (259):

О чём странный стишок и кто сей поэт-анималист? Вы всё поймёте, если я скажу, что он — Борис Слуцкий, напечатано это в 1972 году в журнале «Юность», где поэзией ведал Натан Злотников. Тогда евреев в стране было примерно два с половиной миллиона — «две кобылы и жеребёнок», а всё остальное население — примерно 230 миллионов. Причём гнедые, т. е. рыжие или бурые, это можно считать, что русские и другие славяне. Вороные, т. е. чёрные, это, скажем, черноволосые тюрки. Буланые, т. е. желтоватые, это калмыки, буряты и другие представители жёлтой расы. Всё тщательно обдумано. А как возвышенно и проникновенно сказано о кобылах и жеребёнке! Они розовы, а не буланы, у них тонкая кожа, горящая кровь, они подобны зорям, флагам, языкам «большого костра», под которым, конечно же, надо понимать мировое еврейство. А остальные 230