Читать книгу - "Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин"

его в тот период больше всего, — судьбам нэпа. Признав под давлением своих оппонентов вероятность насильственных мер после установления диктатуры пролетариата в других странах, он отказывался объявить об их обязательности. На Западе «силы пролетариата будут гигантскими, и он будет обладать широкой возможностью организации экономической периферии. Этим самым устанавливается возможность принципиально иной политики. Какой, мы еще не знаем точно. Будем надеяться, что не политики военного коммунизма»[1313]. Накануне в комиссии он даже позволил себе легкую иронию на этот счет: «Зачем же нам экспортировать наши трудности и недостатки в Англию, — может быть, потому, что наш экспорт зерна чрезвычайно мал, упал до нуля?»[1314] Этот пассаж был прямым отзвуком дискуссии о хлебном саботаже кулачества, который занимал Политбюро ЦК ВКП(б) осень — зиму 1927 года и привел в конечном счете к формированию «правой оппозиции».

Одновременно Бухарин отдавал должное своим левацким увлечениям при обсуждении международных аспектов программы. В его видении новый всплеск революционного движения должен был стать результатом столкновения империалистических держав на колониальной периферии, что выглядело бы простым повторением предыстории событий лета 1914 года. Крайне неконструктивной оставалось отношение коммунистов к социал-демократическим партиям. Выступая на заседании «русской делегации», Бухарин настоял на пересмотре решения программной комиссии конгресса. Делегация постановила, что в программу следует вернуть «перечисление всех преступлений социал-демократии, которые были выпущены по постановлению большинства суб-комиссии — но представить членам ВКП(б) в программной комиссии право высказываться и голосовать по своему усмотрению»[1315].

14 августа 1928 года конгресс одобрил проект программы в целом и постановил немедленно приступить к завершению ее окончательной редакции. Для этого была выделена очередная «малая комиссия», которая на несколько дней уединилась в подмосковном имении Архангельское. Последний этап работы над программой проходил в большой спешке — ее неготовность ставила под вопрос своевременное завершение конгресса[1316]. Наводя последний лоск и отказавшись от заключительных пленарных дебатов, на которых настаивали делегаты, Бухарин выполнил поручение Политбюро. В день закрытия Шестого конгресса Коминтерна 1 сентября 1928 года он выступил с краткой заключительной речью, обосновав последнюю порцию добавлений. Вслед за этим программа была единогласно принята делегатами под пение «Интернационала».

Теоретический уровень программы Коминтерна был принесен в жертву интересам момента, преходящей расстановке сил в руководстве ВКП(б). Без свободной дискуссии, участия в ней неортодоксальных марксистов процесс подготовки этого документа стал еще одним олицетворением «руки Москвы». Выведи Сталин Бухарина из партийного руководства несколько раньше, агитаторам и пропагандистам предвоенной эпохи пришлось бы иметь дело не только со сталинской конституцией, но и со сталинской программой Коминтерна. При этом содержание последней вряд ли претерпело бы сколько-нибудь серьезные изменения. Но Бухарину недолго оставалось руководить международной организацией коммунистов. И выстраданная им программа рухнула в небытие, едва появившись на свет.

5.9. Шестой конгресс

Учитывая настроения аппарата и рядовых членов партии, Сталин в первые месяцы после разгрома «объединенной оппозиции» на Пятнадцатом съезде ВКП(б) постоянно подчеркивал, что за периодом ожесточенной внутрипартийной борьбы пришла пора единства, сплочения сил и конструктивной работы. В эпоху острых столкновений между политическими наследниками Ленина уставное положение о ежегодном созыве конгрессов Коминтерна не выполнялось, что вызывало понятное злорадство со стороны оппонентов, прежде всего из рядов социал-демократии. Сказывалось и то, что западные страны переживали период «просперити», и в этих условиях коммунистам нечем было похвастаться. Заслуживает внимания и предположение Троцкого, что «одним из побудительных мотивов для повторных отсрочек Шестого конгресса было желание дождаться какой-либо большой международной победы. В таких случаях люди легче забывают о недавних поражениях»[1317].

Здание Колонного зала Дома союзов в дни работы Шестого конгресса Коминтерна

Не ранее 17 июля 1928

[РГАСПИ. Ф. 493. Оп. 3. Д. 2. Л. 1]

Однако и после устранения из партийного руководства лидеров оппозиции так и не наступило политического равновесия, которое позволило бы спокойно провести многократно откладывавшийся конгресс Коминтерна. Уже весной 1928 го-да начался новый виток внутрипартийной борьбы, на сей раз сталинское большинство в Политбюро выступило против группы Бухарина, Рыкова и Томского, навесив на них ярлык «правые». Естественно, что этот конфликт не мог не отразиться на деятельности Коминтерна, тем более что последний наряду с «Правдой» рассматривался как «хозяйство» Бухарина, где была сосредоточена значительная часть верных ему соратников.

Президиум первого заседания Шестого конгресса Коминтерна в Колонном зале Дома союзов

Не ранее 17 июля 1928

[РГАСПИ. Ф. 493. Оп. 3. Д. 4. Л. 1]

Мы знаем из первых рук, какого накала достиг конфликт внутри «дуумвирата». 2 июня 1928 года Бухарин писал Сталину: «Я тебе заявил, что драться не буду и не хочу. Я слишком хорошо знаю, что может означать драка, да еще в таких тяжких условиях, в каких находится вся наша страна и наша партия. Я тебя прошу обдумать сейчас одно: дай возможность спокойно провести конгресс, не делай лишних трещин здесь; не создавай атмосферы шушуканий… Кончим конгресс (и кит.), и я буду готов уйти куда угодно, без всяких драк, без всякого шума и без всякой борьбы»[1318].

Заявление членов Политбюро ЦК ВКП(б) Шестому конгрессу Коминтерна об отсутствии разногласий. На оборотной стороне документа — заметки Н. И. Бухарина с обоснованием путей преодоления левых и правых «уклонов»

30 июля 1928

[РГАСПИ. Ф. 329. Оп. 2. Д. 6. Л. 123–123 об.]

В таких условиях возвращение к временам конструктивной работы было уже невозможно — каждая из сторон делала все для дискредитации противника. Сталин до поры до времени оставался в тени, основную работу принял на себя Молотов. Он нашел политические ошибки в статье бухаринца А. Н. Слепкова, посвященной развертыванию партийной кампании самокритики. Бухарин заступился за своего ученика, которого он считал одним из самых одаренных теоретиков, его письмо в ЦКК ВКП(б) было датировано 16 июля 1928 года — кануном открытия конгресса. В нем содержалось достаточно точное определение того, в каком направлении будет развиваться кампания, призванная оживить внутрипартийную демократию: если использовать ее материалы для передачи дел в партийный суд, «то от самокритики останется одно пустое место, а она выродится в расправу и науськивание на любого, неугодного начальству. Это — опасный прецедент»[1319].

В первые дни работы Шестого конгресса Коминтерна, заседавшего уже не в Кремле, а в Доме союзов, Бухарин столкнулся с тот самой «атмосферой шушуканий», о которой писал генсеку раньше. В ответ на его протесты партийное руководство приняло решение