Читать книгу - "Критика цинического разума - Петер Слотердайк"

государственной идеологией. Итак, если это просто искусство оказываться правым, то должна быть и причина, по которой некоторые оказываются невосприимчивыми к воздействию искусства оказываться правым на такой манер. Если это всего лишь искусство убеждать, то оно не очень-то эффективно, ведь слишком многие остались так и не убежденными, причем на протяжении весьма и весьма долгой истории! Если, следовательно, диалектик – это тот, кто пытается вырвать у оппонента «да» по отношению к своей истине, то бесчисленное количество людей успешно противостояло этой попытке, со всей определенностью отвечая на нее своим «нет». Таков может быть вывод из чисто внешнего рассмотрения положения вещей; чисто внешним оно является потому, что не затрагивает содержания споров, а ограничивается чисто формальной стороной дела: с одной стороны, есть мыслители, которые прибегают к определенной технике ведения спора, которая в конечном итоге всегда должна приводить к доказательству их правоты; а с другой стороны, существуют мыслители, на которых эта техника не оказывает того воздействия, на которое рассчитывал диалектик, и которые явно владеют искусством противоположного рода, дающим им иммунитет от диалектического «искушения и соблазнения».

Если мы станем называть искусство диалектика «диалектической логикой», а искусство того, кто ему противостоит, а то и вовсе опровергает это искусство, будем именовать «аналитической логикой», то тем самым в общих чертах будет обрисована та конфронтация, которая с незапамятных времен заставляет противоборствовать два соперничающих философских стиля.

Однако столь поверхностной стороной дела все не ограничивается. То, что лежит на поверхности, опять-таки имеет основой своей «саму суть вещей». Совершенно ясно, что существует спор о диалектике, в котором участвуют две соперничающие «школы» – диалектики (антианалитики) и аналитики (антидиалектики). И это в точности соответствует тому, что утверждают сторонники диалектики; если борьба между этими двумя школами должна породить «истину», то она ipso facto оказалось бы истиной, обретенной в результате столкновения противоположных мнений в споре. Конечно, диалектика может считать себя удовлетворенной такой констатацией, однако она не вправе притязать на полную победу или на признание своей исключительной правоты в споре с анализом – ведь в противном случае она вовсе не имела бы нужды прибегать к каким-то спорам, а «с порога», изначально, без всякого оппонента смогла бы сказать, «как оно есть». Следовательно, в том, что касается истины, возникающей из спора между диалектикой и анализом, должна быть признана правота анализа; если бы анализ одержал полную победу, диалектика оказалась бы неправой; но, в свою очередь, и анализ не может достичь полной победы, поскольку он не может не признать за диалектикой ее компетентности в деле спора.

Но если, следовательно, в споре между диалектикой и анализом – сообразно известному закону триады – должна родиться, как синтез, истина более высокого порядка, которая окажется «снятием» как «момента истины» диалектики, так и «момента истины» анализа, то этой истине более высокого порядка пришлось бы преодолеть те аспекты диалектики, которые с незапамятных времен явно провоцировали возникновение противоположной ей позиции. Итак, в диалектике, поскольку она приходит к позиции, которая оспаривается и отвергается, есть какой-то ложный момент, в противном случае была бы невозможна хроническая полемика анализа против диалектики. Природа этого «ложного момента» в диалектике и есть, в принципе, то, что, после избавления от всех недоразумений, остается наследством диалектики.

Следовательно, вопрос стоит так: что же не в порядке с диалектикой, где в ней не сходятся концы с концами?[275] Почему это учение о споре оспаривается? Почему такое сопротивление вызывает «теория», которая ведет речь – хотелось бы признать это с полнейшим реализмом – о таких предметах, как конфликт, противоречие, история, развитие, становление? Разве открытие и разработка таких «тем» для философии не представляет собой в любом случае неоспоримого достижения, которое, будучи однажды обретено, может стать мерой для поверки каждой серьезной теории конкуренции? Разве нельзя расценивать как достижение, что теория реальности дошла до того, что не только спорит с другими теориями об истине, но и размышляет еще о споре как таковом – как необходимой предпосылке для обретения истины?

Однако именно здесь и начинается дилемма диалектики. Реплика представителей анализа может звучать так: вы ведете речь о споре. Хорошо. Но что под этим подразумевается? Ваша диалектика имеет в виду искусство вести духовный спор и вырастает из постижения того, что иногда и в самом деле в ходе энергичной антитетической дискуссии вырабатываются познания более высокого уровня, чем те тезисы, с которыми оппоненты вступили в диалог. Если имеется в виду именно это, то мы все – диалектики, по крайней мере, в отношении тех вещей, о которых вообще можно спорить[276]. Но на самом деле вы, диалектики, все же имеете в виду нечто, претендующее на существенно большее, чем просто на роль учения о продуктивном ведении диалога. Ведь вы не хотите вести речь о том, как мы, весьма охочие до споров теоретики, могли бы продвинуться к лучшим познаниям, уходя от крайностей наших противоположных мнений и достигая каких-то сбалансированных представлений. Ведь диалектический зуд начинается только тогда, когда делается попытка говорить о споре и противоречии «вещей» в реальности – и говорить об этом споре и противоречии как о реальности. Почва начинает гореть у нас под ногами, когда диалектика понимается не как диалогика, а как онтология. Ведь диалог-спор есть не только воображаемое противостояние двух тезисов, которые сходятся в «логическом пространстве». Нет, для того, чтобы противоречащие друг другу тезисы смогли «работать друг с другом», нужно, чтобы перед этим и во время этого мы оба, Ты и Я, во всей своей телесной реальности превратились в «дуэлянтов» и использовали наши мнения друг против друга, как отточенное оружие; антитетика теоретических положений сама по себе не нарушает мира; должны найтись субъекты, которые станут вести с помощью этих тезисов борьбу между собой, а именно в действительности, во всей своей личностной реальности и со всем психосоматическим напряжением. Следовательно, спор, хотя он и противопоставляет одни тезисы другим, относится не чисто к сфере «духовного», но и сам представляет собой часть реальности. И в силу этого возникает дилемма диалектики. Тот, кто начинает размышлять о споре идей, неизбежно приходит к тому пункту, в котором логическое «переходит» (что бы это ни означало) в онтологическое. В споре противоречие не только мыслится, но и инсценируется в действительности. Тем самым диалектика вступает одной ногой на почву онтологии; анализ, следовательно, уже не может захлопнуть дверь перед самым ее носом. Диалектика крепко держит ногу на пороге, не давая ее закрыть: ведь процессы спора существуют в действительности, и логика продуктивного спора, несомненно, переходит в онтологическую сферу. Теперь