Читать книгу - "Избранные труды. Норвежское общество - Арон Яковлевич Гуревич"

стройности и обобщенности римского права, описываемые в них ситуации взяты прямо из жизни. Эти законы еще не знают особого юридического языка, как не знакомы их творцы и со специфическим правовым мышлением. Поэтому формула примирения оказывается поэмой, в которой оживает весь мир, населенный людьми — христианами и язычниками, мир, где матери кормят детей, а дети зовут мать, где плывут корабли и блестят щиты, скользят на лыжах финны, люди зажигают огонь и сеют зерно, и повсюду, где светит солнце, небо круглится, воды текут в море, падает снег, растут сосны и летит сокол, нарушитель примирения будет вне закона31. Чту это — заклятье, песнь или юридическая формула? И то, и другое, и третье!

С другой стороны, ведь и в песнях «Старшей Эдды» нетрудно найти то, что можно без особых натяжек назвать правовыми нормами. «Речи Высокого» полны афоризмов житейской мудрости, которые нередко являлись и юридическими максимами. Напомню приведенный выше пример: «дар всегда ждет вознаграждения» (еу sér till gildis giöf)32; это изречение почти буквально повторяется в «Законах Гулатинга»: «дар не считается возмещенным, если за него не дано равного» (engi er [giofļ launaö. nema iammikit kome igegn. sem gevet var)33.

В древнем сознании различные сферы — мораль, право, поэзия, миф — еще не разошлись или во всяком случае не разведены в такой мере, чтобы между ними не было соприкосновения. Напротив, они как бы взаимопроникают, переливаются одна в другую, и с этой особенностью сознания людей того времени, обусловленной слабой расчлененностью их общественной практики, необходимо считаться, если мы хотим что-либо понять в их поэзии и в их праве.

В основе права и в основе мифа, при всех их различиях и даже противоположности, лежала общая модель действительности, нередко выражаемая даже одинаковыми понятиями и словами. Мир, в представлении древнего скандинава, образуют противостоящие друг другу Мид-гард (miögarör) и Утгард (ütgarör), мир людей, «срединная усадьба», и мир чудовищ и великанов, «то, что находится за оградой», и в песнях «Старшей Эдды» изображена борьба этих двух миров, олицетворяющих культуру и дикую природу, добро и зло. Но вспомним: когда в исландском и норвежском праве нужно было перечислить различные категории земельных владений, за нарушение прав на которые полагались разные возмещения, то их описывали в терминах innangarôs и ütangarös, т.е. огороженные владения и земли, находящиеся за пределами усадьбы. Космос эти люди моделировали так же, как и собственный узкий мирок, и не только мир людей, но и мир богов — Асгард (Âsgarör), который тоже представлял собой двор34.

Оттар «Песни о Хюндле» готовится к тяжбе из-за одаля. В предыдущих разделах этой работы одаль характеризовался преимущественно как специфическая форма земельной собственности. Но если вдуматься в содержание, которое сами средневековые скандинавы вкладывали в это понятие, то мы убедимся, что оно принадлежало к числу центральных мировоззренческих категорий их сознания. Одаль — наследственное владение семьи, рода. Вместе с тем это и вся совокупность прав и понятий, связанных с обладанием землей. Ибо одаль — также и «родина», «отчина»; для каждого одальмана его усадьба была его родиной.

Человек и его семейная группа неотделимы от наследственного земельного владения. Как повествует «Сага о Стурлунгах», когда Снорри Стурлусон вознамерился переселиться из своей усадьбы Борг в Рейкь-ярхольт, одному из домочадцев приснился предок Снорри, великий скальд Эгиль Скаллагримссон, выразивший свое неудовольствие тем, чго представитель его рода бросает старое семейное достояние; из его слов явствует, что своим поступком Снорри проявляет пренебрежение к земле, на которой он и весь его род преуспевали, господствуя над окружающим населением35. Пренебрежение по отношению к владению предков! В высшей степени показательное выражение: отчина, земля рода не мыслится как инертная материя, безразличный объект; люди испокон веков, «со времен языческих курганов», живут на ней, и «сила земли» как бы вливается в них, давая им могущество и преуспеяние. Заслуживает всяческого внимания и термин frændgarôr («усадьба сородичей»), который был применен тем же Эгилем в поэме «Утрата сыновей»: гибель сородичей воспринимается как невосполнимая брешь в ограде, которой уподоблен круг родственников. Garör, «двор», — это и есть родственный коллектив! Подобно тому как бонд или хольд наследовали от предков свой одаль, так и король Норвегии вступал в права отцовского наследия, занимая престол: он рассматривал страну как собственный одаль.

Но понятие «одаль» имело отношение не только к земле, оно было родственно группе понятий, выражавших в германских языках прирожденные качества, благородство, родовитость, знатность лица (aöal, æôele, edel, eôel, adel, edila). Ссылаясь надлинную и славную родословную, человек одновременно доказывал и свою знатность и свои права на землю (еще раз вспомним об öölingar), так как по сути дела одно было неразрывно связано с другим, и одаль представлял собой не что иное, как родовитость человека, перенесенную на земельное владение и укорененную в нем. Aöalborinn («человек благородный») был синонимом oöalborinn («человек, рожденный с правом наследования и владения родовой землей»)36. Происхождение от знатных предков облагораживало землю, которой владел их потомок, и наоборот, обладание такой землей могло повысить социальный статус владельца. Земля для древнего скандинава не была простым объектом владения, он был с ней связан многими узами, в том числе и не в последнюю очередь — психологическими, эмоциональными37. То, что тяжба из-за одаля оказывается элементом мифо-поэтического построения, служит как бы поводом для сочинения эпической песни, лучшее доказательство поэтизации отношений землевладения, отнюдь еще не ушедших в сферу чисто вещных, субъектно-объектных отношений3“.

Я выделил из «Песни о Хюндле» рассказ о генеалогии Оттара, который предполагалось использовать для обоснования его прав на отцовское наследие в тяжбе с Ангантюром. Но совершенно ясно, что это лишь один составной элемент песни, к которому не сводится ее содержание. Повествование о действительном происхождении Оттара (то, что выше было названо его «первоначальной генеалогией», родословной в собственном смысле’ слова) перерастает в нечто более грандиозное — в развертывание картины сменяющихся и роднящихся между собой семей норвежских аристократов, общескандинавских героев, конунгов, южногерманских вождей, а затем и богов и иных сверхъестественных существ. Реальная родословная вливается в миф. легенду, в прорицание о грядущей гибели богов и мира. Сколь различными ни были отдельные части песни и их источники, в «Песни о Хюндле», в той форме, в какой она была записана и сохранилась, эти части объединены в одно целое, и те, кто создал эту песнь, и те, для кого она была составлена, несомненно, не находили в ней «швов» и противоречий, но воспринимали ее в качестве смыслового единства. Распарывать песни на бессвязные фрагменты