Читать книгу - "Литература как жизнь. Том I - Дмитрий Михайлович Урнов"

Иван поручил мне съездить в Переделкино к автору. Валентин Петрович согласился выступить даже прежде, чем я успел ему подробно рассказать о грядущем шекспировском праздновании. Но его попросили представить текст выступления, и Катаев отказался. «Значит, мы с вами не сойдемся», – по телефону сказал ему руководитель нашего Секретариата О. В. Егоров, подозревая, что прозаик вознамерился сымпровизировать свой «шестьдесят шестой» соответственно в прозе.

Была бы телефонная трубка в руках у Большого Ивана, началась бы, я думаю, между ними свара вроде схватки Белого Клыка с бульдогом. Мне довелось увидеть нашего Ивана в острой (мягко говоря) полемике с оппонентом зарубежным: в карман за убийственными словами не лезли. А соотечественнику и сверстнику наш Иван, когда-то возражавший Луначарскому, напомнил бы о том, что они знают друг про друга правду, что хуже всякой лжи, поэтому никому не положено лезть в правдоискатели.

Выступить согласились Алексей Сурков и Чингиз Айтматов. Способствовали нам и далекие от литературы, зато слышавшие о решении. Можно было бы памятник поставить и шекспировскую ракету в космос запустить, но уже не оставалось времени.

В день торжеств театр полон, ложи блещут, партер и кресла всё кипит. В правительственной ложе Политбюро, до единого члена. Запомнился неподвижностью черт лица Косыгин: мускулом не шевельнул, казалось, сидит фигура, уже помещенная в Музей восковых скульптур. За кулисами среди нас – не нужно ли чего? – со следами былой привлекательности Министр культуры Фурцева. «А? – сверкает взором наш Иван. – Какова женщина!». Мы замялись. «Что?! – взревел столп нашей идеологии и поклонник Киприды. – М-мальчишки!».

В первом отделении – речи. Черкасов, задыхаясь, произнес свое предсмертное слово на тему гамлетовского обращения к актерам: перестали, как положено, учить лицедейству. Маршак, уже слепой, продекламировал сонет.

Начался концерт. Пошёл Мордвинов рвать страсть в клочки: «О-бе-дать!» А Лира короля, старика, погнали и за ворота выставили. Уронил и утёр слезу Никита Сергеевич.

Мы видели: места Юбилейного Комитета напротив правительственной ложи, первая слева от сцены.

Спустя четыре месяца погнали самого царя Никиту. Не подвело партийное чутьё: Шиллер, Шекспир – всё вредные намёки, а жизнь подражает великому искусству.

Почти по Дюма

Vingt-sinques ans apres.

Двадцать пять лет спустя.

…Вижу из окна на втором этаже в доме на улице американского университетского городка лысеющую макушку русского человека: в руках у него сумка, напоминающая авоську. Человека я знаю, знал и его сына, которому уроки верховой езды давал мой друг, тренер Гриднев. Слышал речь его отца, трехчасовую речь о литературе, в речи указывалось, о чем нашим писателям следует писать и о чем не писать. Тот же отец посоветовал тем, кто ждёт конца коммунизма, подождать, пока свистнет рак, обещал похоронить Запад в могиле истории, обещания выполнить не успел – сместили. Видит ли с того света отец, как сын поёт «Благослови Америку, Господь»?

…Возвращался я из Северной Дакоты после Рождественских каникул, вид у меня был заправский, ковбойский, возле меня стоял чемодан, к нему привязано лассо, разве что лошади не хватало. Вдруг слышу: «Вы из Москвы?» Выдал меня, вероятно, галстук, тоже ковбойский, но я его нацепил неправильно, зоркий глаз усмотрел, что родом я не из Северной Дакоты.

Состоялась встреча на станции метро возле вашингтонского аэропорта. Мой попутчик дал мне свою визитную карточку: полковник, стажируется в Совете по международным отношениям. Это – организация в традиции корреспондентских обществ, сообщающихся между собой клубов. В «Пиквикском клубе» описано такое общество, имеющее цель – изучение мелкой рыбёшки не крупнее карася. Те же общества играли роль в больших событиях, скажем, Американской Революции. Общество наших дней воссоздал Пристли, который одно время считался преемником Диккенса. Из авторских рук получая роман «Сатурн над водами» (масонский знак), получил я и обещание: «Начнете читать, не оторвётесь». И чем ближе к развязке, тем труднее было оторваться: в стенах отгороженной от мира комнате заседают некие люди и совещаются о совместных действиях, а вне стен этой комнаты на виду у всего мира те же люди – заклятые враги.

Деятельность организации, через которую шел наш научный обмен, директор определил формулой: «Соединение науки с политикой»[221]. Основную роль в политике играли гуманитарные дисциплины, после холодной войны деятельность той же организации расширилась за счет экономистов и менеджеров. Понаехало столько, что в меру ветхозаветного правила «око за око» их водворяют и не могут выдворить.

Пока мы с полковником ждали поезда и вошли в вагон, мой нечаянный попутчик рассказывал, что он ведет исследования совместно с нашими специалистами, и назвал две-три фамилии. Кто же у нас этих фамилий не знал? Люди с этими фамилиями стояли на вершинах нашей власти, с полковником сотрудничали их отпрыски. «Очень успешно работаем», – полковник, улыбнувшись, сошел на станции «Пентагон». У меня сохранилась его визитка – он мне вручил, как бы подчеркивая, что секретов у него нет.

Борьба идей

Врата познания

«Научная библиотека Института мировой литературы была создана в 1935 г. С 2001 г. библиотека ИМЛИ переехала в новое помещение и временно её фонды недоступны для читателей».

Из рекламного буклета 2012 г.

Научным сотрудникам ИМЛИ была предоставлена свобода перемещения, работали как надомники за исключением одного-двух «присутственных дней» в неделю, оправдывался такой распорядок нехваткой места, всех под крышу княжеского особняка или Дома ГУКОНа уместить невозможно. А мы, научно-технические, «сидели на табеле» от и до, но не под той же крышей. Место нашей службы, институтская библиотека находилась не в Институте, а через площадь Дзержинского напротив от КГБ. Прекрасным вместилищем для библиотеки была бы конюшня совсем рядом, стена в стену с ИМЛИ, конюшня и манеж – их описал в своих мемуарах Бутович, там же уроки верховой езды брал в молодости мой отец под руководством отца моего друга, тренера Гриднева, совпадение мне оставалось рассматривать как указующий перст судьбы. Но конюшню и манеж, едва только ГУКОН упразднили, сумели захватить баскетболисты, и до конца режима их невозможно было с этой площади вытеснить. Уйти они соглашались при невыполнимом условии, если Институт им обеспечит переезд в помещение не хуже.

К Институту был прикреплен ещё и соседний домик, овеянный именем Пушкина – Дом Киселева, исторический памятник, но чтобы из небольшого особняка переселить жильцов, ютившихся в коммунальных квартирах, потребовалось бы выстроить несколько многоэтажных зданий. Уже в годы приватизации, когда вместе с режимом рухнула спортивная система, а из Дома Киселева жителей вытряхнули, последний советский директор ИМЛИ Феликс Феодосьевич Кузнецов, отличавшийся невероятной напористостью и шедший