Читать книгу - "История Финляндии. Время императора Александра II - Михаил Михайлович Бородкин"

прибытии в Гельсингфорс, казалось, что он склонен был смотреть на дела края «глазами Катковской партии». В 1867 году пропозиция по вопросу о печати, вследствие его влияния, сделалась менее либеральной, чем предшествующая. Кроме того, вопрос подготовлялся в Петербурге, в комитете финляндских дел, помимо сената.

Благодаря его посредничеству, русская казна приняла на себя одну часть расходов по постройке Рихимякско-Петербургской железной дороги. Вообще первые шаги графа Адлерберга возбудили опасение в финляндских политиках, которые стремились вести свои дела совершенно самостоятельно. Но вскоре опасения рассеялись.

Русскому сановнику, назначаемому на должность финляндского генерал-губернатора, неизбежно представляется на выбор два пути: или действовать вполне самостоятельно, или же следовать указаниям сената п статс-секретариата, т. е. обращать почти исключительное внимание на желания финляндцев. Чтобы избрать первый способ действия необходимо изучить местную администрацию и весьма сложное финляндское законодательство, а также обладать твердым независимым характером и смелостью отстаивать общегосударственные интересы. Граф Н. Адлерберг подобными качествами совершенно не обладал и потому пошел по второму руслу.

«Адлерберг, — писали впоследствии финляндцы, — считал своим долгом, прежде всего, принимать в расчет то, что посоветуют подлежащие лица в Финляндии». «Он постепенно стал с уважением относиться к учреждениям Финляндии и убедился, что генерал-губернатор должен опираться на сенат и сосредоточивать свое внимание на важнейших делах, поступающих на собственное решение Государя. Адлерберг, — по мнению финляндских писателей, — по-видимому, сознавал также, что высший сановник Финляндии, обязанности которого определены исключительно финляндским законом, лучше всего исполняет свой долг и оправдывает доверие Монарха, если он старается преследовать истинные интересы Финляндии, которые при правильном понимании никогда не могут противоречить интересам империи».

Финляндская печать вспомнила, как искусно и прямо граф «умел защищать против русских чиновников и учреждений обособленное положение нашей страны, ограждаемое конституцией и подтвердительными грамотами», как Финляндия находила в нем «твердую опору против редких еще в то время вихрей восточного ветра». В тех случаях, когда некоторые из министров империи обнаруживали поползновение распространить сферу своей власти на Финляндию, Адлерберг выступал против них, напоминая, что закон этого не допускает.

«Великие государственные дела, — писали в финском журнале, — исполнены в те годы, когда граф Адлерберг был генерал-губернатором. Сеймовый устав, золотая валюта, общая воинская повинность, не говоря уже о других делах, относятся ко времени его управления». По участию графа Адлерберга в этих «великих государственных делах» лучше всего и произвести оценку его деятельности. Сеймовый устав 1869 года имел целью определить внутренний распорядок заседаний депутатов края, но местным дельцам удалось включить в него положения, послужившие затем основанием для дальнейших политических притязаний. Граф Адлерберг не понял новых искусных ходов и не протестовал. Напротив, в нем устав встретил «хорошего защитника». В 1869 году, когда страна томилась неизвестностью и беспокойством относительно окончательной судьбы сеймового устава, граф Адлерберг лояльно развеял то колебание касательно его утверждения, какое раньше, как говорят, было у Монарха.

Переход Финляндии к золотой валюте повел к понижению русских ценностей на «гельсингфорсской бирже».

Введение особого устава о воинской повинности грозило созданием под стенами Петербурга солидной военной силы, склонной содействовать защите империи только при известных условиях и на определенной территории. «Известно, что Адлерберг с живым беспокойством следил за прениями земских чинов по этому вопросу, и что он очень неблагосклонно смотрел на значительные изменения, сделанные ими в правительственном законопроекте. Но он дал себя убедить в необходимости изменений. Однажды, докладывавший графу о ходе сеймовых прений по уставу, сообщил, что земские чины согласились признать генерал-губернатора начальником финских войск. Присутствовавший тут случайно русский генерал выразил свое удивление, почему сейм не подчинил финских войск командующему войсками округа. «Разве это не все равно, — возразил граф Адлерберг — войска будут подчинены мне», очевидно выражая тем непонимание различие в значении подчинения войск гражданской или военной власти. «Когда русский военный министр Милютин противился изданию финляндского устава о воинской повинности, выработанного при Адлерберге, то последний сумел рассеять в уме Императора те сомнения, какие питались в этом отношении военным министром, и при помощи того большего доверия, которое имел к нему Александр II, добился того, что устав был утвержден. Надо, следовательно, полагать, что Государь «подозревал, к чему могут повести подобные поблажки», и потому не хотел сперва утвердить ни сеймового устава, ни устава о воинской повинности и если затем сделал это, то, главным образом, по доверию к графу Адлербергу».

И так граф Адлерберг «дал себя убедить» и «с полным доверием предоставлял собственным государственным мужам страны советовать (Монарху) по внутренним делам». «Со временем история, надо полагать, — писал К. И. Якубов в «Московских Ведомостях» (1893 г.), — разъяснит, какие именно побуждения заставляли графа Адлерберга действовать таким образом, почему он, будучи в течение 15 лет единственным и влиятельным представителем русской государственной власти в финляндской окраине России, вместо того, чтобы охранять интересы этой власти и России, вредил им и, пользуясь личным доверием Монарха, проводил реформы, отчуждавшие край от России». Весьма вероятно, что, делая это заявление, Якубов имел в виду те рассказы, которые передавались в Финляндии из уст в уста, о плохих денежных делах графа, о его увлечениях шведской актрисой и тайном участии в одном лопнувшем предприятии, которое пользовалось заказами русской казны. Отнюдь не желая вдаваться в расследование разных слухов, должно, однако, отметить, что престиж его к концу управления краем значительно понизился, несмотря на всю его близость к Монарху. Сперва его берегли и не раздражали противоречиями; для облегчения его труда, ему в 1873 году дали помощника. Но потом всякая финляндская предупредительность по отношению к нему исчезла и некоторые дела упорно проводились вопреки его желаниям. Его болезнь, его путешествия, частые развлечения и старость его правой руки — генерала Норденстама, привели, наконец, к тому, что главное влияние на дела стал оказывать правитель генерал-губернаторской канцелярии д. с. с. Роберт Исидор Эрн, который управлял и распоряжался во всем с бюрократическим полновластием.

Летом 1872 года, во время инспекционной поездки, Адлерберг захворал острым припадком ревматизма и после того население его не видело вне района Гельсингфорса. Граф Адлерберг никогда не стремился, подобно графу Бергу, быть инициатором и руководителем, а довольствовался исполнением менее заметной роли. За такой способ действий он и заслужил главным образом финляндскую признательность.

В сфере же салонно-общественной он ревниво оберегал свое первенство. Несмотря на свою гордость, он поддерживал знакомство с гельсингфорсским обществом и было время, когда много говорили об Адлерберговских вечерах, картежных партиях и «five o’clocks», на которых тон задавала его супруга, вдова русского министра в Стокгольме барона фон-Крюденера, dame du grand