Читать книгу - "Культурная революция - Михаил Ефимович Швыдкой"

Нью-Йорке в галерее «АВА» открылась выставка, на которой впервые во всей своей полноте представлена художественная коллекция Фонда Михаила Барышникова, выдающегося танцовщика и драматического актера. Эта презентация стала своеобразным продолжением «Русского дня» на Нью-Йоркской фондовой бирже, участники которой – Фонд прямых инвестиций и «Северсталь» – стали спонсорами этого события. Потенциальные инвесторы в российскую экономику, приехавшие в галерею Анатолия Бекермана сразу после дискуссий на Уолл-стрит, не могли не поддаться обаянию и Барышникова, и его художественных предпочтений.

«Искусство, с которым я живу» – название выставки отражает послание, которое в нее заложено. Эта коллекция – не столько страницы истории искусства, сколько отражение судьбы самого собирателя, его интересов, вкусов друзей, которые дарили ему предметы старины. Естественно, что основу коллекции составляют произведения русского искусства, прежде всего конца XIX – первых десятилетий XX века, когда мир открывал для себя Россию. Вслед за великими русскими романами Толстого и Достоевского, вслед за прозой и драматургией Чехова настало время русских композиторов, живописцев, танцовщиков и хореографов, театральных новаторов, дерзких кинематографистов. Собранная в Америке и Европе, коллекция Барышникова существует в контексте русской культуры, отражая ее различные грани. Работы Н. Гончаровой, А. Бенуа, Л. Бакста, А. Яковлева и других известных художников самоценны, но интересны и имена корифеев, которые дарили их. Среди них – Джером Роббинс, Ролан Пети, Иосиф Бродский, люди, с которыми его связывало и творчество, и дружба. Внимательному зрителю выставка может немало рассказать о жизни художника, который почти за 40 лет в США приобрел мировую известность.

Но не только русские художники представлены в его коллекции. Первые покупки, сделанные зимой 1975 года, через несколько месяцев после того, как он остался в Канаде во время гастролей Кировского, ныне Мариинского, театра, были лишь косвенно связаны с русской культурой. Он приобрел в галерее Просцениум на улице Сены в Париже всего две работы – рисунок Жана Кокто, который еще при жизни пытался запечатлеть Сергея Дягилева, и эскизы сценографии и костюмов к «Моцартиане», созданные Кристианом Бернардом. Изысканность рисунка, видимо, всегда привлекала Барышникова, и в его коллекции выделяются замечательные работы Рауля Дюфи, Евгения Бермана и Леоноры Фини, с которой он дружил долгие годы. В изобразительном искусстве его интересует прежде всего магия движения, которую он пытается разгадать всю свою жизнь. Поэтому и статья знатока русского искусства Джона Болта, предваряющая выставочный каталог, называется «Время и движение». «Наслаждение движением» – эти слова Джона Болта раскрывают и существо творческой жизни Барышникова. Я благодарен ему за то, что он, не любящий выставлять себя напоказ, все-таки решился публично открыть результаты своего собирательства.

Уже много лет назад американцы стали называть этого русского артиста Misha – и к имени не надо добавлять фамилии, ибо в Америке может быть только один Misha, и это Барышников. Думаю, окончательно его американская легенда сложилась к концу 70-х, когда вместе с Лайзой Миннелли он выступил в Нью-Йорке в спектакле «Барышников на Бродвее». Боготворили его и прежде, но «вся Америка» узнала именно тогда. Я понял это вскоре после нашего знакомства в 1986 году, – тогда я встретился с Барышниковым по рекомендации нашего общего ленинградского товарища Виктора Новикова, они дружили со студенческих лет.

После спектакля «Превращение» по рассказу Ф. Кафки, который шел в бродвейском театре имени Этель Бэрримор, где Барышников виртуозно играл Грегора Замзу, мы отправились к моим друзьям, издателям Performing Arts Journal Бонни Марранке и Гаутаму дас Гупте. Они жили в новой многоэтажке в Сохо. Когда мы подошли к лифту и нажали кнопку нужного этажа, люди, увидевшие Барышникова, решили подняться с нами, но не смогли: спустившиеся в лифте жильцы тоже узнали его и тут же решили подняться с ним обратно. На лицах случайных спутников было очевидное изумление: небожитель в их бренном мире. Они не скрывали восторга и просили о совместной фотографии. У Барышникова есть редкий дар – он не делает вид, что ему безразличны восторги публики, но в его решительной сосредоточенности есть нечто такое, что позволяет ему держать дистанцию с окружающими и не дает им переходить черту удаленности от объекта обожания. В его неброской и естественной манере держаться нет игры – он может это себе позволить потому, что знает себе цену. Для того чтобы в 32 года возглавить балетную труппу, которой до него руководил великий Баланчин, – всего через 6 лет после дебюта на американской сцене, – нужен был не просто талант танцовщика. Он, при всей своей предельной вежливости, обладает волей и бесстрашием победителя. Он отсекает все лишнее, что мешает творчеству, – и потому добивается успеха. Не надо думать, что все досталось ему по мановению волшебной палочки. За каждым успехом – огромный труд и воля. А это дано лишь избранным. Он не баловень судьбы. Он ее избранник.

Декабрь 2012

Силой устроить рай на земле

Для каждого гражданина России Октябрьский переворот 1917-го – неотъемлемая часть его жизни. Подчеркну особо: не его истории, не его минувшего существования только, но именно сегодняшней, перетекающей из прошлого в будущее жизни. Октябрьский переворот, его последствия в коллективном сознании и в коллективном бессознательном российского общества, да и в самом социальном бытии России пронизывают каждого из нас. Историческая неизжитость большевизма занимает немало страниц в истории болезни современной России. Она скверно поддается лечению и обладает удивительной способностью к регенерации.

Но и сейчас мне кажется, что когда-то я жил в счастливое время в счастливой стране, где споры о путях развития социализма были, по существу, спорами о нашей личной жизни. Мы мечтали о социализме с человеческим лицом. С годами поняли, что в реальности все отдельно – человеческие лица, социализм, капитализм и все их производные с добавлением разных непонятных слов.

Жажда социальной справедливости – вовсе не российское изобретение. И даже не христианское откровение. Фракиец Спартак не был русским человеком, а Робеспьер – христианином. Мечты об утраченном рае равенства и свободы, а не только изъятие прибавочной стоимости у трудящихся масс выводили людей на площади в самые разные времена – удавшиеся бунты, как известно, называли революциями. В нищете люди грезили о великом будущем, которое могло называться по-разному, но в котором каждый жил в согласии с другими, где люди могли реализовать свои таланты и получать за них достойное вознаграждение – не деньгами, разумеется, а теми общими благами, которые они же сами распределяли на свои нужды. «От каждого по способностям, каждому по потребностям» – эта нехитрая марксистская мысль кружила головы не одного поколения обездоленных, униженных и несытых людей, которые решили силой устроить рай