Читать книгу - "Нюрнбергский эпилог - Аркадий Иосифович Полторак"

Ну а зачем понадобилось свидетелю так чернить своего непосредственного начальника Кальтенбруннера? Ведь даже обвинитель не понуждал его к этому.

Ларчик, с первого взгляда такой таинственный, такой загадочный, открывался довольно просто.

Между Гиммлером и Кальтенбруннером в течение всех лет их «сотрудничества» все более и более развивалось соперничество. В руководстве карательных органов нацистской Германии действовали, в сущности, две враждующие партии — берлинская и австрийская. Если Гиммлер олицетворял берлинскую группу, то Кальтенбруннер, земляк Гитлера, стоял во главе австрийской. Мы уже знаем, что Эрнст Кальтенбруннер начал свою карьеру в среде австрийских национал-социалистов, что 13 марта 1938 года по личному указанию Гитлера он был включен в состав правительства Зейсс-Инкварта, а в конце 1942 года, когда убили Гейдриха, фюрер перевел его из Вены в Берлин и назначил заместителем Гиммлера. Гиммлер не был в восторге от этого назначения, ибо видел в Кальтенбруннере приставленного к нему агента Гитлера. Этот соглядатай стал особенно несносен в последние месяцы войны, когда Гиммлер за спиной Гитлера начал предпринимать некоторые меры по установлению контактов с западными державами. В начале 1945 года рейхсфюрер СС откровенно признался ближайшему своему подручному Шелленбергу, что не может принять одного важного иностранца, поскольку это отдало бы его «на милость Кальтенбруннера». А в марте того же года Гиммлер поручает начальнику шестого отдела встретиться с прибывшим в Германию швейцарским президентом Мюзи и при его посредстве установить связь с американцами.

Кстати, совершенно аналогичные задания выполняли в это же время в Швейцарии и верные люди Кальтенбруннера. Только они действовали через президента Красного Креста — Буркхардта.

И, как ни враждебны были обе клики, надо прямо сказать, что в этих переговорах они с абсолютным единодушием пускали в ход один козырь: жизнь и судьбу заключенных в обмен на уступки западных союзников при капитуляции Германии, включавшие, разумеется, и сохранение жизни эсэсовской элите.

Каждый из главарей этих двух группировок зорко следил за соперником и старался опередить его в сделке с реакционными кругами Запада. И как только одному казалось, что другой близок к цели, делалось все, чтобы подложить под него мину.

Шелленберг порекомендовал Гиммлеру не разрушать заводы фау при концлагерях на юге Германии и передать их целехонькими наступающим американским войскам. Гиммлер согласился с ним, рассчитывая таким образом упрочить свои позиции в переговорах с американцами. Но стоило только пронюхать об этой затее Кальтенбруннеру, и она пошла прахом. Для начальника РСХА не имело никакого значения, что в результате его соперничества с Гиммлером погибнет еще несколько десятков тысяч людей. Он добился от Гитлера приказа об эвакуации заводов и лагерей внутрь Германии, что на практике сулило заключенным лишь одно — газовые камеры. Кальтенбруннер не мог допустить, чтобы Гиммлер опередил его в переговорах с Западом.

Вопрос же о том, что, ведя такие переговоры, они продают «обожаемого фюрера», мало волновал «высокие» враждующие стороны. Как Гиммлер, так и Кальтенбруннер давно уже решили, что спасение собственных жизней гораздо важнее каких-то обветшалых заклинаний о присяге, о верности и т. п. Впрочем, фюрер сам поучал: совесть — это химера, избавиться от которой чем скорее, тем лучше. А раз так, то нечего стесняться, если заодно с совестью, о которой Гиммлер и Кальтенбруннер знали только понаслышке, приходится избавляться и от Гитлера. В этом рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер и обергруппенфюрер Эрнст Кальтенбруннер полностью сходились, проявляя в то же время обоюдную готовность прикончить друг друга.

Для Кальтенбруннера, конечно, не был неожиданностью тот ушат грязи, которым обдал его гиммлеровский холуй Шелленберг. У «великого инквизитора» тоже нашлось, что сказать об этом человеке.

— Шелленберг, — проникновенно объясняет суду Кальтенбруннер, — был ближайшим другом Гиммлера, посредничал между Гиммлером и шведским графом Бернадоттом. Он в последнюю минуту через господина Мюзи установил связи в Швейцарии, с помощью которых небольшое количество заключенных евреев было выпущено из концлагерей. Делалось это для того, чтобы заручиться добрым именем за границей.

Через организацию раввинов Северной Америки Шелленберг добивался опубликования в крупных американских газетах статей о Гиммлере, где тот был бы представлен в лучшем свете. И бывший начальник РСХА уверяет, что со своей стороны он сделал все возможное, чтобы раскрыть Гитлеру глаза на «эти махинации».

Кальтенбруннер делает вид, что его возмущала сепаратистская тактика Генриха Гиммлера. Но сам-то он тоже рыскал по всей Европе в поисках контактов с американцами. Не кто иной, как Хеттль, показал на суде, что Кальтенбруннер говорил с ним «о своей готовности поехать в… Швейцарию и лично начать переговоры с американским уполномоченным». Правда, Хеттль пытался убедить суд, что начальник РСХА решился на это только для того, «чтобы предотвратить тем самым дальнейшее бессмысленное кровопролитие». Однако мы дальше увидим, как эти слова поразительно не согласуются с последними действиями шефа охранки.

Хеттль сказал много хорошего в адрес своего поверженного повелителя. И Кальтенбруннер как-то успокоился. Ему явно казалось, что Хеттлю удалось нейтрализовать свидетельства Шелленберга. Стремясь развить этот мнимый успех, подсудимый сам стал убеждать судей в том, что он так много раз и с таким риском для себя пытался ускорить капитуляцию. Он ведь сразу после разгрома Паулюса на Волге твердо уверовал в то, что «война, безусловно, проиграна для Германии».

Скамья подсудимых обычным образом реагировала на это словоблудие. Геринг презрительно посмотрел на Кальтенбруннера и опять махнул рукой. Франк что-то нашептывал Розенбергу, кивая на новоявленного миротворца. А вечером, уже находясь в камере, тот же Франк заявил Джильберту:

— Он говорит, что был убежден в проигрыше войны Германией. Но это не мешало ему преследовать тысячи немцев за пораженческие настроения, бросать их в концлагеря…

Во время допроса Кальтенбруннера сильно, должно быть, икалось небезызвестному американскому резиденту в Европе Аллену Даллесу. Имя его многократно называлось в суде и самим подсудимым, и свидетелями. Ведь именно с ним Кальтенбруннер вел переговоры, добиваясь сепаратного соглашения о прекращении войны на Западе. Излишне напоминать читателю, что наши тогдашние союзники держали это в глубокой тайне от Советского Союза.

В Нюрнберге бывший шеф РСХА всячески рекламировал свои связи с американцами во время войны. Он уверовал в то, что теперь это может благотворно сказаться на его репутации и его судьбе.

— Да, — твердил Кальтенбруннер, — было предпринято очень много поездок Хеттлем и другими лицами… Сошлюсь на один свой разговор с графом Потоцким: я просил его связаться с разведывательными кругами и передавать информацию англичанам и американцам в Швейцарии.

Но обвинители и судьи хорошо понимали, что скрывалось за этими