Читать книгу - "Жизнь русского обывателя. Часть 3. От дворца до острога - Леонид Васильевич Беловинский"

погладь, подшей, умыться подай, побрей или причеши, комнаты прибери, вымети, пыль вытри, двери открой-закрой, о гостях доложи, а если хозяева отправились в театр, на бал, в гости – жди их в передней хоть до утра. Кучер, если конюха нет, не только ездит с господами и ожидает их, сидя на козлах, и в дождь, и в мороз, и в метель, но и за лошадьми должен ухаживать, чистить их, кормить-поить, к кузнецу водить, экипаж мыть, колеса подмазывать, сбрую начищать да чинить.

И как при крепостном праве бесчисленная прислуга в барских домах не имела своего угла, спала вповалку на полу на кошмах, покрываясь собственным платьем, так и позже наемная прислуга большей частью обитала, где и как придется. Когда, после смерти мужа, мать Е. А. Андреевой-Бальмонт, очевидно, уже в самом конце 70-х – начале 80-х гг. выстроила на своем обширном московском дворе под жильцов «двухэтажный дом с четырьмя квартирами, выходящими в переулок, и еще два небольших изящных особняка», в этих небольших квартирах были «три-четыре комнаты и со всевозможными удобствами: с чердаком, погребом, с комнатками для кухарки и для лакея, что было тогда большим новшеством. В старых квартирах кухарка спала обыкновенно в кухне, для лакея не было специального места, он спал где-нибудь в углу передней на сундуке или в коридоре на полу» (6, с. 163–164).

Численность прислуги в городских особняках и квартирах сильно колебалась. До отмены крепостного права у владельцев крепостных душ она зависела от благосостояния этого владельца, исчисляемого именно количеством душ. У безземельного душевладельца П. И. Чичикова их всего-то было две: лакей Петрушка и кучер Селифан. А у графа А. Г. Орлова, оставившего дочери 5 миллионов рублей и 30 тысяч душ, после его смерти в 1808 г. насчитали в его палатах в Нескучном 370 человек! Разумеется, во второй половине XIX в. положение должно было измениться. Многие из тех, кто по общественному положению должен был иметь прислугу, но сам еле-еле сводил концы с концами, довольствовались одной кухаркой, бывшей «прислугой за все», много добавляя к ней лакея или горничную. Зато у богатейших московских купцов Андреевых всей прислуги в московском доме и на подмосковной даче «было человек двадцать, не считая их детей». «Эти прислуги – повар, кучер, прачки, конюх, черная кухарка (т. е. готовившая для «людей». – Л. Б.), садовник – жили при своих службах на дворе. Горничные, лакей, портнихи, экономка помещались у нас в доме…» (6, с. 95, 90).

Какого-либо законодательного регулирования отношений между хозяевами и прислугой не существовало, хотя вопрос такой и поднимался. В целом же такие отношения трактовались следующим образом: «При домашнем сожительстве и беспрерывном личном общении с хозяином и его семейством домашняя прислуга составляет часть дома; домашнее хозяйство при служебных отношениях составляющих его лиц, необходимо требует порядка, а порядок невозможен без подчинения, с одной стороны, и власти, имеющей право приказывать, с другой. Вместе с тем и личныя отношения предполагают с одной стороны доверие, с другой – верность, с одной стороны, попечительность власти о подвластных людях, с другой стороны – заботливое и попечительное исполнение должности». Так трактовал эти отношения известный законовед и еще более известный государственный деятель К. П. Победоносцев.

Уже промелькнула кокоревская кухарка 40-х годов с 6-рублевым жалованьем «на всем готовом» и грошовыми подарками по праздникам. С тех пор как Кокорев описывал свою кухарку, прошли десятилетия. Но и в 1910 г. в среднем петербургская кухарка получала в месяц 5 руб. 54 коп., а в 1913 г. – 6 руб. 26 коп., «прислуга» – соответственно 5 руб. 8 коп. и 5 руб. 82 коп., нянька – 3 руб. 42 коп. и 4 руб. 29 коп. (118, с. 79). Правда, кроме жалованья и подарков был еще и доходец: мзда, комиссионные с лавочников, которые кухарка получала за то, что была постоянной покупательницей. Поэтому кухарки очень не любили, когда хозяйки сами закупали провизию: у таких кухарки быстро «сходили с места». Какая мзда была у прислуги и нянек, и была ли – неизвестно.

Откуда же бралась эта домашняя прислуга? А большей частью из деревни, ближайшей, а то и отдаленной. Особенно это касается женской прислуги. Но на ответственные должности дворника, швейцара, реже кучера предпочитали брать отставных солдат, особенно из старослужащих, украшенных медалями: и гарантий исполнительности было больше, и выглядел такой дворник или кучер весьма импозантно. «Семейственные» отношения, разумеется, возникали при длительной службе, а таковую предпочитали и «услужающие», и особенно хозяева: старый слуга – верный слуга. Дворники, кучера, камердинеры могли служить десятилетиями на одном месте, но особенно характерна была длительная служба для нянек, через руки которых проходили иной раз два-три поколения господ и которые становились в полном смысле членами семейства, да еще и более авторитетными распорядителями всей домашней жизни, нежели сами хозяева.

Не следует идеализировать эти «семейственные» отношения: ведь и собственно внутри семей они нередко бывали далеко не безоблачными. В купеческом семействе Андреевых, где прислуга была наемной, во второй половине XIX в. хозяйка, например, «холостых и молодых людей… не брала к себе в дом и не допускала браков между служащими у нас… Я помню, как она удалила двух людей, когда они захотели пожениться. Наш буфетчик Гурий, овдовев, хотел жениться на нашей с сестрой горничной Поликсене. Они оба были исключительно хорошие, тихие и приятные люди. Мать моя была ими отменно довольна. Но она отказалась оставить их у себя. Я уже была взрослая, очень сочувствовала Поликсене и по ее просьбе хлопотала у матери за них. Но мать резко оборвала меня…» (6, с. 97). Та же Андреева-Бальмонт отмечает случаи утаивания прислугой вещей и особо поразивший ее в детстве случай: сынишка прачки, упав в саду, раскроил себе лоб о кирпич. «Из раны хлынула кровь, я, подхватив его, орущего, под мышки, повлекла к матери. Та, увидев своего мальчика в крови, выхватила его у меня, понесла к колодцу, стала поливать ему голову водой, ругая меня и всех нас, «барчуков», неслыханными мною доселе словами. «Убили ребенка, сволочи», – кричала она. Я сначала онемела от удивления, не могла поверить, что эти ругательства относятся к нам, потом дрожащим голосом стала объяснять ей, что Ваню никто не толкал, что он сам упал и что его никто не хотел убивать. «Знаю я вас, барское отродье, плевать вам на наше горе. Чего стоишь, чего буркалы пялишь! Пошла отсюда!» И когда я уже пошла, она не переставала кричать на меня с перекошенным от злобы лицом» (6, с. 89).

Кроме домашней прислуги к числу «услужающих лиц» относятся и не менее многочисленные «работники сферы бытового обслуживания»: прислуга ресторанов, трактиров, кофеен, нумеров и пр. Почти сплошь это были все те же выходцы из деревни или обитатели подгородных слобод, реже – городские мещане.

Для российских народных отхожих промыслов характерна была определенная специализация.