Читать книгу - "Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Deirde Nansen McCloskey"

каждого, кто приходит в мир без седла на спине, была подхвачена радикальными анабаптистами и квакерами, аболиционистами и спиритуалистами, революционерами и суфражистками, американскими драг-куинами, сражавшимися с полицией на Стоунволле. К настоящему времени в цивилизованных странах бремя доказательств в защиту иерархии, великодушной преданности рангу и полу, как вещи прекрасной и соответствующей естественному праву, решительно перешло к консерваторам, партийным воротилам, католическим епископам, полковникам сельских клубов и антиреакционерам 1960-х годов.

Румбольдовская идея прихода в мир без седла на спине выражала и борющееся за легитимность представление о договоре между королем и народом. Как выразился Румбольд в своей речи с эшафота: "Король имеет, как я полагаю, достаточно власти, чтобы сделать его великим; народ также имеет столько собственности, чтобы сделать его счастливым; они, как бы, связаны друг с другом договором". Обратите внимание на "как бы заключили договор" - буржуазная сделка, сродни сделке Абрама с Господом о земле, риторика "договора", популярная среди протестантов после Цвингли.¹² Условия такой монархической сделки стали обычным тропом в XVII веке, как у Гоббса и Локка, а затем еще более обычным в XVIII веке. Людовик XIV заявил, что он связан со своими подданными "только обменом взаимными обязательствами. Почтение... которое мы получаем... [является] лишь платой за справедливость, которую [подданные] ожидают получить".¹³ Фридрих Великий утверждал, что он управляется аналогичным договором с подданными, называя себя всего лишь "первым слугой государства" (хотя и не отказываясь от самодержавия, когда ему этого хотелось).

Даже в самодержавной Франции и Пруссии (если не в России) государь должен был соблюдать права собственности. В ходе дебатов в Путни Ричард Овертон заявил, что "по естественному рождению все люди в равной степени и одинаково рождены для того, чтобы иметь право на собственность, свободу и свободу". Сделка, по которой люди как группа имели столько собственности, сколько позволяло им быть "счастливыми" (новая забота, которую я наблюдал в конце XVII века), считалась решающей среди горстки таких прогрессистов, а затем все больше и больше европейцев, начиная с XVIII века. Во французской Декларации прав человека и гражданина 1793 г. в последней статье (№ 17) о собственности говорится в весьма теплых выражениях: "собственность есть неприкосновенное и священное право". В статье 2 Декларации собственность была отнесена к четырем правам, "естественным и неотчуждаемым" (imprescriptibles, т.е. незыблемым по закону): "свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению".

Статья Всеобщей декларации прав человека, принятой ООН в 1948 г. (по божьей шутке также под номером 17), декларирует (правда, с меньшей теплотой в эпоху социализма): "(1) Каждый человек имеет право владеть имуществом как единолично, так и совместно с другими; (2) Никто не может быть произвольно лишен своего имущества". Статья 42 новой итальянской Конституции, вступившей в силу в том же году, еще менее теплая:

Частная собственность признается и гарантируется законом, который устанавливает способы ее приобретения, пользования ею и ее ограничения, с тем чтобы обеспечить ее социальную функцию и сделать ее доступной для всех. В случаях, предусмотренных законом и предусматривающих компенсацию, частная собственность может быть экспроприирована по причинам, представляющим общий интерес.¹⁴

Социалистический крен в сторону "социальной функции", "доступности для всех" и "общих интересов", оправдывающих экспроприацию, сохранялся еще некоторое время в ХХ веке. В 1986 г. лейбористский премьер-министр Австралии Боб Хоук предложил для своей страны Билль о правах. В нем не упоминалось право на собственность.¹⁵

В ХХ веке риторическая презумпция жизни, свободы и стремления к счастью для всех находила отклик даже в риторике ее самых решительных противников (как в "КНДР" и других коммунистических и фашистских странах). Коллективистская контрдея, по которой такие режимы реально работали, родилась, как я уже отмечал, у Руссо, и заключалась в том, что общая воля должна была определяться партией или фюрером. Тогда частная собственность не нужна. Мы, правительство, позаботимся обо всем этом, спасибо.

Демократический плюрализм был, как я уже говорил, двусторонним. Прогрессивные перераспределения в соответствии с теориями Руссо и Прудона о том, что собственность в любом случае является кражей, могут убить улучшение. Вспомним, опять же, Аргентину, к которой недавно присоединилась Венесуэла. Подобные случаи заставляют вспомнить мрачную остроту Менкена в 1916 г. о том, что демократия - это "теория, согласно которой простой народ знает, чего он хочет, и заслуживает того, чтобы получить это, хорошо и жестко"¹⁶. Он также сказал: "Демократия - это искусство и наука управлять цирком из клетки с обезьянами"¹⁷."(Однако, с другой стороны, популистская приверженность умеренному перераспределению - хотя следует понимать, что большинство льгот, таких как бесплатное высшее образование, достаются голосующему среднему классу, так же как минимальная заработная плата защищает профсоюзных активистов среднего класса и в значительной степени выплачивается детям среднего класса, работающим в местном баре, - спасла социал-демократические страны от хаоса революции. Вспомните послевоенную Германию или, например, американский "Новый курс".¹⁸)

В мире с 1517 по 1848 гг. и далее постепенно под вопросом оказались религиозные радикалы XVI века, затем политические радикалы XVII и XVIII веков, а затем аболиционисты, чернокожие, феминистки, геи и неприкасаемые радикалы XIX и XX веков: несвобода и унижение, политическое и социальное. Постановка вопроса имела, как я утверждаю, драматические последствия в виде поощрения улучшений, проверенных торговлей. Английские левеллеры, которые не были современными социалистами, ненавидящими собственность, требовали свободной торговли. В этом, по меркам того времени, они были ужасающими новаторами, как и в избирательном праве для мужчин и ежегодных парламентах.

Свободными и богатыми нас сделало то, что мы поставили под сомнение представление о том, что "свобода" - это особая привилегия, даруемая городскому гильдейцу или дворянину в мантии, и поддерживаемое им представление о том, что единственное "достоинство" - это привилегия, унаследованная от таких людей и их феодалов, выдающих грамоты, или милостиво переданная ими вам, их покорному слуге в Великой цепи бытия. Филипп Добрый, герцог Бургундских Нидерландов, в 1438 г. заставил гордый город Брюгге подчиниться его растущей власти. Его тирания выразилась в лишении города "привилегий". Однако его внучка, Мария, герцогиня Бургундская, была вынуждена подписать "Грутскую привилегию" - буржуазную "Карту вольностей" Низких стран, возвращавшую подобные вольности всем городам.

Не только герцоги и герцогини получали или предоставляли привилегии, недоступные большинству людей. Иерархия была переработана самой буржуазией в коммерческие формы даже на первой северной родине буржуазной славы. В известном радикальном стихотворении Голландии 1930-х годов, написанном Яном Грессхофом (его уволили за публикацию стихотворения в газете, которую он редактировал), говорится о консервативном крыле его коллег по буржуазному духовенству, "de dominee, de dokter, de notaris", министре, враче, адвокате-нотариусе, которые вместе самодовольно прогуливались по вечерней площади Арнема.