Читать книгу - "Стратегия Московской Руси. Как политическая культура XIII–XV веков повлияла на будущее России - Тимофей Вячеславович Бордачев"

с половцами, в которых было место как поражениям, так и победам. Видимо, так же воспринимались и перспективы взаимодействия с новыми противниками, что не могло быть основанием для мобилизации всех сил и возможностей.

Возобновились междоусобные войны, в результате которых к моменту нападения татар на Русь земли-княжения «истощили свои военные ресурсы. Даже Даниил Романович, правивший в эти годы Галицкой землей и Киевским княжеством, не мог быстро восполнить потери в людях и имуществе»[45]. Таким образом, неспособность Русских земель к тому, чтобы спустя 14 лет после битвы на р. Калке дать совместный отпор монгольскому нашествию была обусловлена всем их внутренним устройством: в рамках единого лингвистического и культурного пространства происходил активный процесс разделения на конкурирующие между собой государственные образования. Данный процесс зашел уже достаточно далеко для того, чтобы стать обратимым в краткосрочной перспективе и, более того, даже не приобрел еще своей окончательной формы. Возможно, поэтому были обречены на провал попытки объединить Русские земли под своей властью, предпринимавшийся с середины XII в. владимиро-суздальскими князьями. В отличие от своих соседей на Востоке и на Западе Русские земли должны были пройти одновременно сопротивление внешним вторжениям и внутреннюю консолидацию, для которой к середине XIII в. не было предпосылок.

Этот исторический опыт закладывает устойчивую связь между вопросами выживания и единства русского народа, необходимости единоначалия и сильной центральной власти, как уникального способа обеспечить свое существование во враждебном внешнем окружении. Постепенно, год за годом противостояние противникам на Востоке и на Западе, независимость и единство стали взаимозависимыми категориями русской внешнеполитической культуры. Также можно предположить, что именно обстоятельства середины и второй половины XIII столетия заложили основу тесной связи и диалектического взаимодействия между внутренней и внешней политикой России на всех последующих этапах ее развития.

Другим последствием кризиса, протекавшего в исключительных внешнеполитических обстоятельствах, стало изменение природы отношений между представителями правящей династии, на что обращает внимание уже С. М. Соловьев. Результатом оказалось исчезновение архаичной системы межкняжеских отношений и становление более устойчивого к внешним угрозам порядка, основанного на силовом потенциале отдельных земель-княжений. Уже во второй половине XIII столетия «место родовых споров между князьями заступило соперничество по праву силы» – главным вопросом становится не кто прав по обычаю, а кто сильнее[46]. Такое изменение стало признаком нового этапа развития русской государственности, позволившим с течением времени осуществиться «естественному отбору» земель-княжений, одно из которых смогло, в конечном итоге, объединить под своей властью общерусские силовые ресурсы.

Тем более что правящая в Русских землях элита в результате монгольского нашествия не подверглась физическому истреблению. Историки отмечают, что «возвращение к структурам повседневности» происходит довольно скоро, включая и такие важные аспекты, как военное дело, о чем свидетельствует дальний поход Ярослава Всеволодовича к Смоленску, состоявшийся в 1239 г. Этот поход «решал две задачи: оборонить русскую землю от соседей-врагов литовцев и вовлечь в сферу своего влияния смоленский княжеский стол»[47], т. е. всего через год после монгольского нашествия Великий князь Владимирский обладал военными возможностями для того, чтобы не просто отразить набег Литвы, но и расширить пределы своего влияния.

Прямые результаты нашествия монголов, напротив, остаются предметом нескольких противоречивых интерпретаций того, что мы обнаруживаем в текстах летописей и свидетельствах очевидцев. Для того, чтобы оценить масштабы физического воздействия нашествия, историки, как правило, уделяют внимание нескольким аспектам. Во-первых, непосредственные масштабы разрушений и гибели населения в период активной фазы походов Батыя и его военачальников на Русь. Во-вторых, ближайшие последствия этих походов для экономики, демографии и культуры Русских земель. В-третьих, влияние военного поражения от татар на политический кругозор и самоидентификацию, природу отношений между отдельными землями-княжениями. С последним вопросом непосредственно связана, но не является для него исчерпывающей тема отношений русских земель с Ордой после возвращения Батыя из западного похода в 1242 г.

Историки спорят о том, насколько в действительности значительными были масштабы монгольского разорения для территорий Северо-Восточной Руси, в центре которых находилось Владимиро-Суздальская земля, ведь именно на них пришелся главный удар. Как мы отмечали выше, в течение нескольких месяцев была физически уничтожена почти половина крупных и средних городов, население которых подверглось частично истреблению, а частично вынужденно покинуло свои места проживания. Согласно оценкам советской историографии, «в результате многократных монголо-татарских вторжений и их последствий численность сельского населения в районах, подвергавшихся „татарским погромам“, значительно сократилась. Забрасывались пашни, превращались в пустоши деревни». Приводятся, в частности, свидетельства епископа Серапиона, писавшего: «Кровь отец и братья нашея, аки воды многа землю напои… множащася же братья и чады наша в плен ведены быша, села наши лядиною поростоша». В известном житии Михаила Черниговского так описывается состояние княжества после «Батыева погрома»: «Села отъ того нечестиваго Батыева пленениа запустеша и ныне лесомъ зарастоша, точию знамениа имень имъ памятию отъ рода в родъ предпосылаются». Автор «Повести о граде Курске» дает картину полного запустения Курской земли, которая после нашествия Батыя «разорена сущу бывшу» и «от многих лет запустения великим лесом поростоша и многим зверем обиталище бывша». Примерно так же описывается состояние русских земель на южной окраине в повести «О хождении Пименовом в Царьград» (XIV в.):

«Бысть же сие путное шествие печално и унынливо, бяще бо пустыня зело всюду, не бе видети тамо ничтоже, ни града, ни села… пусто же все и не населено, нигде бо видети человека, точно пустыня велия»[48].

Даже в середине XV в. источники неоднократно упоминали о селах и деревнях, которые «опустели от татар», «разошлись люди от татар» и т. д.[49].

Вместе с тем, есть достаточное количество свидетельств того, что последствия походов Батыя не были тотально катастрофическими в плане продолжения социальной и хозяйственной жизни. В частности, об этом говорят приводимые историками данные – «коэффициент восстанавливаемости» поселений (по А. А. Горскому, это «количество укрепленных поселений, на которых в конце XIII – начале XIV в. возобновилась жизнь, в % к количеству прекративших существование». – Т.Б.) здесь значительно выше (125 %, выше только в Новгородской земле – 153 %, в то время как в Галицко-Волынской – 31 %, в Киевской – 22 %, в Рязанской – 57 %. – Т.Б.). По-видимому, именно во второй половине XIII – начале XIV в. начинают закладываться предпосылки относительного (в сравнении с другими землями) усиления Северо-Восточной Руси[50]. К такому же предположению приходит и Дж. Феннел, отмечающий, что «образ жизни претерпел, по-видимому, незначительные изменения. В самом деле, в период после нашествия социально-политическая структура Суздальской земли и Новгорода осталась в целом такой же, какой она была раньше, во всяком случае, в первые годы после нашествия»[51].

Для сравнения приведем данные о разгроме, учиненном монголами в Средней Азии,