Читать книгу - "Бриллианты и булыжники - Борис Николаевич Ширяев"

ему не радость, а страдание. Его душа блуждает в «темных храмах», где мерцают огни догорающих лампад, по «изломанным путям» греховного и вместе с тем мученического земного бытия… Ее поражают смертельным ударом «красные копья заката», излучаемые Той, что «ушла в поля без возврата», но он всё же благословляет ее словами величайшей из молитв:Да святится имя Твое!

потому что интуитивно предвидит в этой неотвратимой трагедии волю Господню, возмездие за свершенный «общий грех», и именно теме возмездия посвящена поэма того же названия – работа, которую он пытался выполнить в течение всей своей жизни, но так и не закончил. Провидеть завершение возмездия, искупление греха и преодоление его в самих себе было ему не дано. Господь приподнял перед его духовными глазами лишь самую малую часть завесы, закрывающей от его духовного взора будущее, и он смог сказать лишь то, что сказал в своем заключительное замечательном произведении – поэме «Двенадцать».

Каждого пророка и каждого поэта можно трактовать по-разному, порою даже диаметрально противоположно. Мы знаем, например, что к Откровению св. Иоанна созданы не десятки, и не сотни, а, вероятно, тысячи всевозможных толкований, разъяснений и комментариев, вплоть до «звериного числа», якобы обозначавшего имя Наполеона, или чисто рационалистического разъяснения Апокалипсиса на основе астрономических изысканий, сделанного с соблюдением астрономически научных основ Николаем Морозовым в его книге «Откровение в грозе и буре», в свое время, в 1906–1907 годах поражавшей и увлекавшей многих, но вместе с тем абсолютно не обоснованной с исторической точки зрения, а тем более с точки зрения религиозной, т. к. в результате он приписывает авторство «Откровения» не Иоанну Богослову, а Иоанну Златоусту, что просто нелепо, т. к. эта боговдохновенная книга не раз упоминаема в творениях самого ее, по Морозову, автора – Иоанна Златоуста. Поэтов и пророков по-разному разъясняли, разъясняют и будут разъяснять.

То же самое произошло и длится то сих пор с поэмой А. А. Блока «Двенадцать», которую, например, большевики и крайне правые элементы нашей эмиграции трактуют, как «революционную», причем первые делают это с довольно кислой улыбкой, оговариваясь, что, конечно, А. А. Блок был «тепличным интеллигентом», «чуждым классовому самосознанию» и допустил поверхностный взгляд на проходивший перед его глазами «процесс массовых революционных сдвигов», а вторые в яростном негодовании обвиняют поэта в том, что он «Христа зачислил в большевики». Трудно, конечно, очень трудно сопоставить обе эти трактовки даже при их одинаковом конечном выводе.

Это разноречие комментаторов «Двенадцати» началось с первого дня появления этой поэмы в печати и вылилось в целую бурю, когда Блок впервые читал ее в Доме ученых в Петрограде, через несколько дней после напечатания. Тогда этот, сдержанный обычно, зал перед выходом общепризнанного поэта сотрясался грохотом аплодисментов, с одной стороны и топотом ног и свистом – с другой. Сам Блок стоял в артистической комнате бледный, как смерть.

– Ну, Александр Александрович, написали, так надо выходить и читать, – сказал ему один из распорядителей вечера, смелый, волевой поэт-монархист Н. С. Гумилев, – а лучше было бы… если бы совсем не писали ее…

Рассказывают и о том, что в предсмертном бреду Блок требовал полного уничтожения «Двенадцати» и был глубоко мучим тем, что в минуты просветления сознавал невозможность выполнения этого требования. Возможно, хотя достоверных подтверждений не имеем, но только косвенные, говорящие об отрицательном отношении Блока к революции в целом, о внутреннем его протесте против нее и страхе перед ней. Так, например, довольно достоверно то, что весь последний год своей жизни (год революции) Блок слышал какие-то глухие подземные раскаты, приводившие его в смертельный ужас.

Однако, подтверждение его – Блока – отрицательного отношения к революции мы находим в самой поэме.

В зубах цыгарка,Примят картуз.На спину надоБубновый туз…

Вот каким видит А. А. Блок революционного героя, «красу и гордость революции». Ведь это прямой Ванька Каин, а не «буревестник» и не «сокол» Горького и уж ни в какой мере не «творец новой жизни» Маяковского.

Товарищ, винтовку держи, не трусь, Пальнем-ка пулей в Святую Русь!

Да, в Святую Святой она была для Блока, что твердо сказано им в цикле стихов «На Куликовом поле», святой она и осталась для него, ибо он в глубинах своей души, в сумраке истоков своего поэтического дара видел не только ее падение в бездну, ее путь на Голгофу истории, но и ее искупление, и ее очищение!

Именно поэтому в заключительной песне поэмы впереди двенадцати отпетых каторжников и убийц незримо грядет

И за вьюгой невидим,И от пули невредим…В белом венчике из роз —Впереди – Исус Христос.

тот образ, который повергает в смущение большевистских критиков и возбуждает негодование в среде крайне правой эмиграции. Разве не так же впереди толпы беснующихся, объятых фанатическим мракобесием иудеев шел Он на Голгофу ради искупления всеобщего людского греха, на страдания и 3-дневную человеческую смерть, шел ради какой то, тогда, кроме Него, Христа, неведомой и непонятной цели, которую даже сами апостолы осознали и уяснили себе лишь после сошествия на них Святого Духа? Но тогда, в день пути Его на Голгофу, и они, даже они, ближние к Нему, не предвидели направленности этого скорбного, страдальческого Его пути!

Повторяю, к каждому пророчеству и каждому крупному поэтическому произведению было и будет множество различных трактовок и разъяснений. Эти комментарии изменяются во времени, т. к. при смене поколений и развитии исторических событий мы всё же многое познаем и можем по-иному, углубленно, а подчас и более правдиво взглянуть на созданное и выраженное жившими до нас пророками и поэтами. Пережитые нами четыре последних десятилетия дают нам возможность взглянуть по-новому и на исторический процесс бытия нашей родины, иначе, чем смотрели мы на него же в начале его развития. До полного анализа, конечно, еще далеко, да и вряд ли он когда-нибудь будет достигнут, но кое-что мы все-таки видели и видим сейчас; не понимали тогда, но начинаем понимать теперь. Это уясняемое теперь нами, как мне кажется, есть именно то, что очень смутно, неясно и неопределенно предчувствовал в глубинах души своей Блок, когда писал в поэме «Двенадцать» свои строчки о грядущем среди злодеев Христе. Это именно путь общего искупления общего греха, искупления всем народом греха, совершенного тоже всем же народам, всей нацией, общего греха, формулированного еще Ф. М. Достоевским, и общей же ответственности за него…

…Ав грядущем – искупление его страданием, преодоление его и прощение от Господа.

Вот этот луч и блеснул умирающему А. А. Блоку, когда Бог приподнял перед его духовными глазами малую частицу занавеса, закрывающего грядущее от нашего физического взора.

«Наша страна», Буэнос-Айрес,

4 августа 1955 года, № 289. С. 4

Пророчества поэтов

Рожденные в года глухиеПути не помнят своего.Мы дети страшных лет РоссииЗабыть не