Читать книгу - "Что думают гении. Говорим о важном с теми, кто изменил мир - Алекс Белл"

красиво, поэтично, но и имело важный философский смысл, подтекст. Звездное небо – это творение Господа (или природы), настолько великое, что на его фоне мы, по идее, должны были бы ощущать себя всего лишь ничтожными песчинками. Но благодаря тому, что внутри нас есть моральный закон – столь же великое творение Господа, как и сами звезды, – мы имеем полное право смотреть на небо с гордостью.

Иммануил Кант стал основателем всей современной западной философской школы. Ценность его работ – даже не столько в практических выводах, а скорее в новом, поразительно глубоком взгляде на место человека в окружающем мире, возможности его разума и важность правильной этики.

Маленький слабый человек с высоты прошедших столетий кажется нам теперь настоящей глыбой.

Глава 4

Разрушить и создать Европу

(Наполеон Бонапарт)

Место: остров Святой Елены, южная часть Атлантического океана

Время: 1816 год

Темная вулканическая скала посреди бескрайнего Атлантического океана в дождливую, пасмурную погоду (которая была здесь довольно частой) смотрелась с борта корабля очень мрачно.

Затерянный остров, о котором еще недавно никто не знал (а теперь пресса всего мира то и дело упоминала его), небольшой (километров десять в поперечнике), по праву считался одним из самых оторванных от цивилизации и труднодоступных мест планеты: посреди Южной Атлантики, в двух тысячах километров от побережий Африки и Южной Америки. Корабли из Европы шли сюда месяцами.

Остров Святой Елены был открыт в 1600-х годах португальцами, потом его завоевали англичане, обустроившие здесь базу для кораблей, следовавших вокруг Африки. Он был необитаем, а его главная ценность – сотни видов реликтовых растений, больше нигде не встречавшихся, – к сожалению, была быстро почти уничтожена домашним скотом европейских поселенцев.

Несмотря на скромные размеры острова, погода в разных его частях сильно отличалась. В узкой, защищенной от ветров долине у северного берега (где и сейчас находится единственный и вполне уютный городок) обычно было относительно ясно и безветренно. В это же время на вершинах скал в центре острова нередко бушевал ураганный ветер и лил тропический дождь. Трудно сказать почему, но именно там, на этих суровых, неприютных, вечно мокрых, грозовых и продуваемых отовсюду скалах была возведена резиденция Лонгвуд для предыдущего губернатора острова. Впоследствии она пустовала, пока в нее не поселили самого знаменитого в то время человека в мире.

Я был настоятелем аббатства вблизи Рима, посланником папы Пия Седьмого. С узником острова Святой Елены понтифика связывали давние и весьма непростые отношения. Но сейчас я был единственным иностранцем, с которым бывший император Франции Наполеон Бонапарт был готов обсудить свои текущие условия содержания. Нынешнего английского губернатора острова Лоу (от которого он теперь всецело зависел) Наполеон открыто называл «редкостным болваном» и «жалким неудачником», общаясь с ним лишь в крайних случаях. Губернатор, конечно, искренне отвечал своему подопечному узнику взаимностью, во всех мелочах стараясь сделать его существование как можно менее комфортным.

Нельзя сказать, что император в этой ссылке страдал от недостатка общения: вместе с ним на остров добровольно отправились несколько его старых друзей – военных; бытовая обслуга относилась к нему заботливо и внимательно, а некоторые из местных жителей стали его частыми гостями и спутниками во время прогулок. Но англичан-военных он не мог терпеть. Условия содержания, несмотря на все соблюденные внешние приличия, на самом деле были весьма жесткими. Бывший властитель Европы проводил все время в вечно сыром, продуваемом здании, день и ночь окруженном многочисленной охраной; мог гулять всего по нескольким заранее размеченным тропинкам. Ему даже запрещалось любоваться видом океана, стоя вблизи края скал (чтобы он не увидел сверху какой-нибудь корабль, тайно присланный для его спасения). С каждым месяцем своей ссылки Наполеон заметно полнел, дряхлел, утрачивал остатки энергии и интерес к жизни. Его соратники постоянно писали жалобы в Лондон, королю и парламенту, прося облегчить условия ссылки, но тщетно. Иногда на остров приезжали высокие британские чиновники и даже репортеры, неделями умоляя о встрече с легендой, но Бонапарт всем им презрительно отказывал.

Еще на подъезде к острову я обратил внимание на группу боевых кораблей: три из них неусыпно охраняли акваторию пристани, еще несколько курсировали вокруг его берегов. Трудно было поверить, что они стерегут не военную базу или крепость с золотым запасом банка Англии, а одного человека, который к тому же давно смирился со своей судьбой и даже не помышлял о побеге.

На берегу меня и мой нехитрый багаж несколько раз тщательно обыскали. Даже вскрыли стенки кожаного саквояжа, чтобы внутри них не оказалось тайного послания Бонапарту. Просмотрели на свет все мои бумаги, удостоверившись в отсутствии на них скрытых водяных знаков.

Наконец мне разрешили занять место в двуколке в сопровождении английских солдат. Зрительно казалось, что скалы, на которых находилась резиденция Лонгвуд, были рядом, но по кривым узеньким тропинкам, наполненным скользкой щебенкой, наш путь наверх занял более часа.

Даже оказавшись у дома, в котором проживал Бонапарт с обслугой, мне не разрешили встретиться с ним немедленно. Меня и мои вещи повторно обыскали, затем провели краткий инструктаж о том, что в случае любой моей попытки оказать узнику помощь в побеге меня немедленно арестуют и отправят на суд в Англию в кандалах. Я переночевал в небольшой угловой комнате одного из подсобных зданий. Если днем, несмотря на ветер и дождь, остров Святой Елены все-таки произвел на меня скорее живописное (хотя и мрачноватое) впечатление, то ночью я ощутил сполна все его истинные «прелести». В комнате было невыносимо сыро, дышать приходилось с усилием, сон долго не приходил. Постель также была сырой, с потолка время от времени сыпались кусочки известки, а за стеной, в кладовой, где хранилась еда, явственно слышалась возня многочисленных крыс. Отключиться кое-как на пару часов удалось лишь на рассвете. Еда была терпимой, но без изысков: вечером мне принесли тощую куриную грудку с засохшим куском козьего сыра и бокалом вина, на две трети разведенного водой; утром была безвкусная жидкая кашица и кусок хлеба, намазанный приторным желе из какого-то местного фрукта.

Аудиенцию император (которого, несмотря на все превратности его судьбы, трудно было называть бывшим) назначил мне на пять вечера. Я не был уверен в том, что он меня примет, поэтому это стало хорошей новостью.

Войдя в зал для приемов, я испытал сложную гамму чувств. Все было величественно и комично одновременно. По размерам это была лишь просторная комната удлиненной формы, обклеенная яркими розовыми, в полоску, обоями. Повсюду висели большие зеркала, вдоль стен стоял ряд изящных французских кресел с позолоченными подлокотниками. В углу зала находился роскошный рояль.