Читать книгу - "Историческая традиция Франции - Александр Владимирович Гордон"

к королевству (ХV в.), территория восточного Пуату активно включилась в общефранцузские процессы. Фонтене дал «великих легистов», дворянство Пуату – искусных царедворцев. Из восточного Пуату вышли Ришелье и Вольтер. Иной была судьба той западной части провинции, где текут два Севра, один к Нанту, другой к Ниору и Ла-Рошели. Обе своеобразные местности, которые пересекают реки, были крайне изолированы от Франции.

Тот Севр, что течет к югу, образует Южное болото, и оно почти все было искусственного происхождения. Разливы Севра оказывалось труднее победить, чем морские приливы. Нуармутье, будучи на 12 футов ниже уровня моря, был окружен дамбами длиной в 11 тысяч туазов[99]. Дамбы часто находились под угрозой. Кабанье (обитатели ферм, которые называли кабан – хижина) передвигались, по свидетельству Мишле, с шестами в 12 футов длиной, чтобы преодолевать рвы и каналы. Та часть, что находилась за пределами дамб, всю зиму пребывала под водой. Голландцы осушили Маре дю Пти-Пуату каналом, который прослыл «голландским бандажом»[100].

Большая часть Пуату была, подобно Бретани, краем мелкого землевладения, немногочисленных замков и мелкопоместного дворянства. В наибольшей мере это относится к Нижнему Пуату, которое вошло в историю в конце ХVIII в. под названием Вандеи – так был назван департамент по имени протекающей в этой местности реки. Со своей изолированностью и привязанностью крестьян к их маленькому мирку, с участками земли, огороженными кустарником, и рассеянным типом поселения Нижнее Пуату являлось «законченным выражением сельского Запада»[101].

До Вандейского восстания 1793 г. эта область никак не проявляла себя, ее знали мало, и, по Мишле, «она сама себя не сознавала». Она вошла в историю Франции, бросив вызов Революции и оставшись вплоть до современности классическим примером сопротивления модернизации со стороны крестьянства. Изобиловавшие жестокостью с обеих сторон Вандейские войны, в которых, по различным оценкам, вместе с последовавшими репрессиями погибло более полумиллиона французов, превратились, по выражению академика Пьера Шоню, во «франко-французский геноцид».

Мишле предлагал свое объяснение крестьянскому протесту: «Бассейн нантского Севра, окружающие его мрачные ущелья, весь Вандейский бокаж — таков был первый и основной театр той ужасной войны, что охватила весь Запад, Эта Вандея со своими 14 несудоходными реками, затерянная в своих кустарниках и лесах, была… ни более религиозной, ни более роялистской, чем большинство остальных провинций Франции. Она держалась за свои обычаи. Монархия Старого порядка со своей несовершенной централизацией мало беспокоила жителей; Революция захотела немедленно приобщить их к национальному единству; резкая и насильственная, распространяя повсюду внезапный свет, она испугала этих людей, пребывавших в темноте».

А непосредственным поводом к крестьянскому восстанию явился декрет о наборе в армию. Известно, что один из первых и наиболее авторитетный предводитель возчик Кателино замешивал тесто, когда услышал прокламацию о наборе. «Он просто вытер руки и взял ружье. Каждый сделал так и выступил против республиканцев (bleus). И это не были отдельные люди, скрывавшиеся в лесах, атаковавшие в темноте, как шуаны Бретани. Выступила народная масса и выступила открыто. Их было около 100 тысяч при осаде Нанта. Если войну в Бретани можно назвать героической балладой шотландского порубежья, Вандейская война – Илиада»[102].

Сохранявший свою изолированность и в ХIХ в., регион заметно преобразился во второй половине ХХ в., когда благодаря интенсивному промышленному предпринимательству к традиционному ткачеству района Шоле добавились современные виды производства. В то же время население Вандеи благоговейно чтит память о событиях 1793 г., посвящая своим предкам экспозиции местных музеев, фестивали, красочные представления и иные мемориальные мероприятия. Одним из наиболее посещаемых во Франции (полтора миллиона ежегодно) стал созданный в 1970—1980-х годах исторический парк Пюи-де-Фу.

В южной оконечности Нижнего Пуату расположен город-порт Ла-Рошель. Ставшая городом при графах Пуатье в ХII в. она уже с той поры приобретает значение океанского порта. «Белый город» – такое название Ла-Рошели дали англичане за выразительное отражение городских сооружений на темном фоне окружающих скал и утесов. Несколько веков владевшие, чередуясь с тамплиерами, Ла-Рошелью, они оценили ее географическое положение. Защищенная прибрежными островами от штормов бухта сделала город портом первой величины на Атлантическом побережье Франции, важнейшим центром торговли с Англией, Испанией, ганзейскими городами, а затем и с Новым Светом.

Подобно Сен-Мало, Ла-Рошель сделалась убежищем для евреев и сервов, а также «колиберов Пуату». «Вышедшие из этой разномастной массы авантюристы, – писал Мишле, – бороздили моря как торговцы и пираты, другие нашли прибежище при дворе, предоставив на службу королям свой демократический дух и ненависть к грандам»[103]. Церковь и сама корона покровительствовали этим городам против сеньоров. Освобожденные от десятины и податей, они выросли и крепко держались за свои привилегии, что во многом объясняет сопротивление ларошельцев утверждавшемуся с ХVI в. абсолютизму, лишавшему их этих привилегий.

К экономическим добавились религиозные факторы. Вместе с другими торговыми городами Юга, жители Ла-Рошели поддержали Реформацию. Город провозгласил себя независимой протестантской республикой по образцу кальвинистской Женевы. Оказавшись последним прибежищем гугенотов, Ла-Рошель прославилась обороной против королевских войск – сначала Карла IХ (15721573), а затем Людовика ХIII и Ришелье (1627–1628).

Последнему (эти события отражены в романе Дюма «Три мушкетера») удалось справиться с отчаянно защищавшимися ларошельцами, только соорудив дамбу, которая изолировала город от моря. Прозванное «дамбой Ришелье», это грандиозное сооружение, над которым трудились 4 тысячи рабочих, простиралось на полтора километра и имело высоту 20 м и ширину основания 16 м (Мишле еще видел остатки дамбы). На верхних площадках шириной в 8 м были установлены пушки, огонь которых позволил отбить натиск английской эскадры. Лишенный подвоза продуктов, полностью блокированный город был обречен на вымирание. К моменту капитуляции из 28 тысяч городского населения осталось 5500 жителей и менее полторы сотни солдат – 62 англичанина и 78 ларошельцев.

300 знатных протестантских семей были немедленно выселены из города, немало их эмигрировали во время репрессий, предпринятых Людовиком ХIV. В ХVII – ХVIII вв. Ла-Рошель постепенно обретала прежнее торговое значение, однако и в конце ХIХ в., по свидетельству Видаля де Лаблаша, скорее прозябала, чем развивалась. Предназначенная благодаря своему географическому положению стать «торговой республикой», писал географ, Ла-Рошель – «маленький порт» с остатками «боевого прошлого среди мирного довольства и благодати». Утрата Францией в середине ХVIII в. большинства владений в Новом Свете нанесла сокрушительный удар по межконтинентальной торговле, от которого оправились лишь Нант и Бордо. Ла-Рошель разделила судьбу Сен-Мало. «Не столько география, сколько история изменила Ла-Рошели. Подобно другим городам океанского побережья, она пала жертвой нашей нереализованной мечты об океанском могуществе»[104].

Город стал расти только в ХХ в. Это по-прежнему прежде всего океанский порт[105] – торговый и рыболовный, а заодно центр морских путешествий. С населением 75 тыс.