Читать книгу - "Повесть о Верещагине - Константин Иванович Коничев"

утреннюю пору, находясь иногда вблизи Тихоокеанского побережья, Верещагин поднимался на возвышенность. Дыша легким морским воздухом, он следил за тем, как на далеком горизонте над океаном всплывало огромное солнце и покрывало воды золотистой россыпью. Тогда оживали горы и парки, пересеченные шумными ручейками, в густых зарослях пели птицы, каких можно видеть только в Японии. Верещагин посещал музеи и мастерские художников. В Токио он побывал в национальной Академии искусств. На базарах скупал различные художественные предметы, на которые в России могли бы обратить внимание при оценке культурного уровня японского народа. В русском посольстве в Токио скопилось множество приобретенных Верещагиным экспонатов, упакованных в ящики для отправки в Петербург. И не только история архитектуры и живописи привлекала внимание Верещагина в этой стране великих тайн и скрытых возможностей. Он интересовался бытом, жизнью простых людей Японии и особенно тяжелым, рабским положением женщин. В одном из своих писем Лидии Васильевне художник описывал простоту нравов как результат нищеты и бедности трудовой массы, населяющей страну Восходящего Солнца.

«Женщины здесь совсем, как куколки. Большинство бедных девушек идет в публичные дома, чтобы помочь своим родителям, и это не считается предосудительным. Отец получает, скажем, 200 рублей, а семнадцатилетняя дочь идет в публичный дом «отрабатывать» эти деньги… В Токио большая улица с домами с обеих сторон, нижние этажи которых сплошные клетки: за ними сотни, тысячи девушек, старающихся заманить прохожих. Правительство поощряет это, так как получает с девчонок хороший доход…»

«Хороший доход, но не от хорошей жизни!» — подумал Верещагин, остановившись на этих строчках своего письма.

Однажды хозяин, у которого он жил около Никко, пригласил его с переводчиком посмотреть японскую свадьбу. В просторном полудеревянном, полубумажном домике с раздвинутыми внутри переборками немноголюдная свадьба началась вечером, когда пестрые бумажные фонарики украсили обычную серенькую обстановку жилья. Жених сидел на полу, скрестив ноги и уставившись в пол, ни на кого не глядя. Две девушки привели раскрашенную невесту и посадили против жениха. Между ними поставили стол и сосуд с горячим вином «саке». Сначала угощались гости; затем молодожены пили из одного сосуда, что означало: новобрачные делят между собой радость и горе. На свадьбе не было ни шума, ни веселья, ни одной песни не было спето. Около деревянного Будды суетился подвыпивший жрец, бормоча какие-то слова. Свадьба была похожа на молчаливую сделку, от которой неизвестно кто будет в выигрыше…

— Скучно! — отозвался Верещагин о свадьбе своему квартирному хозяину. — У нас, у русских, не так. Размах шире. На нашей свадьбе всё ходуном ходит. Веселье — через край.

Из Никко, пользуясь близким расстоянием, Верещагин ездил в Токио, где находилось русское посольство. Послу и чиновникам посольской миссии он старался не докучать своими визитами. Однажды, незадолго до отъезда из Японии, он зашел в посольство. За обедом в дружеской беседе посол признался, что он и вся его миссия сидят словно на горячих углях и ждут, когда японское правительство отзовет из Петербурга свое посольство, а русскому предложит выехать во Владивосток.

— Обстановка накалилась, — сказал посол, — и вам, Василий Васильевич, в настоящее время нет смысла разъезжать по стране, вполне готовой воевать против России.

— И скоро можно ожидать войну? — спросил Верещагин.

— О дне и часе начала войны, конечно, неизвестно. Но она разразится. Возможно, раньше, нежели мы ожидаем… В этих вопросах откровенности не бывает. Япония — хитрая бестия! Мы о ней слишком мало знаем, и не то, что нужно знать… Однако не секрет, что и Америка и Англия желают Японии успеха в предстоящей войне. Вероятно, они подскажут японскому императору Муцу-Хито наиболее удобный момент для нападения на Россию.

— Да, не дожидаясь осложнений, надо уезжать, — решил Верещагин. Он сам чувствовал на себе суровые, пристальные взгляды японцев, а бывая в кафе и ресторанах Токио и Киото, не раз слышал от подвыпивших японских офицеров обрывки фраз, из которых нетрудно было уловить прямую враждебность.

— Жаль, жаль, что мы плохо знаем нашего будущего врага, — сокрушенно проговорил Верещагин. — А ведь давно, еще с петровских времен, интересуемся Японией, и всё на «авось», как-нибудь да что-нибудь. Недаром при Александре Первом одно наше судно, построенное для плавания на востоке, так и было названо — «Авось…» Перед поездкой сюда я пробовал покопаться в литературе о Японии: столкнулся, как сказано у Грибоедова, с «премудрым незнанием иноземцев». И это всё же не только оттого, что до последнего времени Япония для всех держав являлась закрытой страной, но и потому, что мы действительно ленивы и не любопытны…

После обеда сотрудники посольства обратились к Верещагину с расспросами — что он за три месяца увидел в Японии, что узнал о японском искусстве, о народе, населяющем эту своеобразную страну.

— Что я вам скажу о народе? — начал Верещагин не спеша, по-стариковски обдумывая каждое слово. — Народ здесь, в Японии, трудолюбивый, умный, даровитый. Имеет свою интересную историю, свою культуру, свои нравы и обычаи, одержим своим необыкновенным фанатизмом. Такой народ, как и всякий народ, сам по себе неповинный в войнах, говоря по-человечески, жалко убивать. Благодаря самурайскому фанатизму и сильно развитому военному психозу японцы будут драться без страха и жалости… Но меня, как художника, не эта сторона дела интересовала в Японии. Я здесь занимался живописью, а большей частью расходовал время на то, чтобы понять искусство здешнего народа.

— Вот вы нам об этом и расскажете, очень просим!..

— Ваше мнение, как знатока искусства, исколесившего весь мир, для нас весьма интересно.

— Полезно послушать, просим, просим, Василий Васильевич! — раздались голоса сотрудников посольства, окружавших художника.

Верещагин сел поудобней на широкий кожаный диван и начал рассказывать о своих наблюдениях и впечатлениях.

— Так вот, друзья мои, хотя Япония отрезана от мира, ограждена морями и океаном, однако искусство здесь мне кажется занесенным извне. И прежде всего — из Китая и Кореи. Но японцы не были слепыми и тупыми подражателями иноземной культуры. У японцев обнаружилась своя, тонкая чувствительность